20:46
06. Туннели Времени
Леонар лениво потянулся, медленным движением стащил с себя пушистый плед темно-оливкового цвета и на секунды снова прикрыл глаза.
Из-за выпитого вечером бордо мысли текли тягуче и замедленно.Про подьем и физическую активность и думать не хотелось...
Приснится же такое, впору сесть роман писать... получится оригинальнее, чем у Мерсье с его "Две тысячи четыреста сороковым годом"... проход через портал, таинственная станция перемещений во времени и вот... мир начала двадцать первого века...встречает заблудившегося сына века восемнадцатого...
Сон это был ИЛИ...?! ИЛИ... Сердце Леонара больно стукнуло, он открыл глаза и уставился на полусомкнутые песочно-желтые шторы, украшенные орнаментом в древнеегипетском стиле.
Через небольшой просвет в комнату просочился яркий луч июльского солнца, несмотря на ранний час было уже достаточно жарко.
Дюбуа сел на постели и медленно обвел взглядом комнату. Рядом с диваном столик, на котором пристроилась черная панель средних размеров на подставке, с хвостатым придатком, похожим на притаившуюся мышку. С этим прибором Леонару хотелось познакомиться поближе...
Два шкафа темно-коричневой полировки у стены, в первой шкафу у окна взгляд привлекли заманчивые ряды книг.
У стены рядом с выходом из комнаты пара кресел с золотисто-коричневой обивкой. В углу у окна висела прикрепленная черная панель размером крупнее той, что стояла на столике.
Медленно поднялся с дивана. Критически осмотрел костюм, разложенный вчера прямо на кресле, вишневого цвета фрак, белоснежная рубашка, кисейный галстук, полосатый жилет и вишневые, под цвет фраку кюлоты, ничего не помялось, это радует. Ботинки нашел сбоку от кресла. Начал неторопливо одеваться.
Итак... спокойно... без нервов...надо вспомнить всё, что видел вчера... как и что здесь работает...
При входе в ванную комнату, ткнул пальцем в маленький белый прямоугольник на стене, раздался тихий щелчок и маленькое помещение залил яркий свет.
Осторожно открыл один кран, затем другой, потекла теплая вода... Леонар умылся и внимательнее, чем вечером осмотрел помещение. На полочке в углу стояли яркие бутылочки... Ладно, потом разберемся что и для чего...
Также осторожно закрыл оба крана и на выходе снова нажал на белый прямоугольник, свет погас.
Кухня была небольшой, но уютной, ряд шкафчиков на стенах окрасом "под мрамор", стены кухни отделаны пластинами неизвестного материала того же цвета, в центре круглый стол на изогнутых ножках и несколько стульев.
Лист бумаги на столе сразу привлек внимание нового жильца квартиры.
На нем мелким аккуратным почерком было написано: "Доброе утро, Леонар! Я с вечера оставила вам в холодильнике пиццу на завтрак, ее нужно только разогреть в микроволновке. Не скучайте, после работы я загляну к вам, погуляем, покажу наши местные достопримечательности, а уже завтра готовьтесь, наши собираются на природе изображать обывателей времен Людовика Шестнадцатого, ваши изящные манеры и архаичные обороты речи просто идеальны, надеюсь и каверзные темы и вопросы о жизни простых французов той эпохи вы не завалите... Кстати, я тоже участвую..."
- Не завалю экзамен... - насмешливо буркнул себе под нос Леонар - для меня "эпоха Людовика Шестнадцатого" закончилась только вчера утром... Только бы не разочаровать ЕЁ... не хочу остаться в ЕЁ глазах чокнутым или мошенником...
А что, есть идея! Под видом персонажа этой... как ее... реконструкции... я расскажу Анжель свою настоящую биографию...
Леонару трудно было скрыть от самого себя, что ему очень хочется, чтобы их отношения с Анжель продолжались... и не оборвались также внезапно, как и начались.
- Итак... пицца на завтрак... благодарю милая Анжель за всё добро и заботу... знать бы еще, что это за блюдо и где ты его оставила...
Дюбуа с интересом открыл высокий белый шкаф чуть ниже роста человека, в ту же секунды внутреннее пространство шкафа осветилось. Это очень оригинально... и очень странно, отметил про себя Леонар.
Внутри белого шкафа было почти пусто и... холодно. Так вот он... "холодильник"... на верхней полке лежал круглый пирог, обсыпанный кусочками колбасы, грибами и зеленью... а вот, кажется и "пицца"...
А где ее подогреть? Знать бы еще как выглядит эта таинственная "микроволновка"? А ну ее, разогреем пирог по старинке... на очаге...
На нижней полке холодного шкафа для продуктов стояла бутылка с ярко-желтой густой жидкостью... Леонар открыл пробку и понюхал... так и есть, масло.
Порылся в шкафах и нашел таки искомые предметы, сковороду, а также тарелки, вилки, ложки и ножи.
Леонар секунды рассматривал кухонный очаг... то есть "плиту", взял со стола коробок и достал одну палочку с серной головкой, поколебался еще секунды, слегка повернул маленькую ручку и поднес палочку к черной круглой детали, сначала к одной, затем к другой.
Тихо вспыхнуло голубоватое пламя под сковородой и чайником. Дюбуа с облегчением вздохнул, всё получилось, можно и позавтракать. Растерянность слегка улеглась, уверенности добавилось. Все эти манипуляции несложны, вопрос привычки.
Через несколько минут с чашкой горячего кофе Леонар вернулся в комнату. Маленькая панель на подставке была ему очень интересна.
Вспоминай, что же делала вчера Анжель...
Леонар подтянул к столику стул, сел. Его взгляд упал на блестящий, словно лакированный черный ящик под столом с целым рядом кнопок и значков на верхней панели. Ну точно... наугад ткнул пальцем.
Раздался тихий, едва слышный гул, на верхней панели черного ящика приветливо засветился синий "глазок". Хорошо... но что дальше?
Вспоминай... внизу черного экрана он увидел пять маленьких кнопочек, осторожно нажал на третью слева...
Через несколько секунд экран ожил, на черном фоне замелькал какой-то текст, а затем сменился красивой картинкой аквариума, при этом картинка была как-бы живой, золотые рыбки плавали, сверкая чешуей и глазами, скрывались в ярко-зеленых водорослях, а водоросли шевелились, словно в такт колебаниям воды...
Больше на экране ничего не менялось и не появлялось... Что делать дальше и как обращаться с мышеобразным прибором Леонар не знал. Но для себя решил, что обязательно с этим разберется и научится этим пользоваться.
Леонар встал, подошел к окну и осторожно раздвинул шторы.
Яркий солнечный свет проник в уютный полумрак комнаты.
Прохожих на улице почти не было, но под яркими зонтиками кафе, расположенного напротив дома, через дорогу, уже появились первые посетители и Леонару на секунды пришла в голову идея, а не посидеть ли в ожидании Анжель в этом летнем кафе среди местных жителей?
Но холодный рассудок и опасения быстро отвергли возникшую идею.
Сердце вдруг обвила ледяными кольцами змейка тревоги, не ищут ли его те... со станции, ведь его вычислили в истории с чужим рюкзаком и незаконным перемещением, явно хотели задержать, а он от них скрылся, но снова не в свое время, а сюда...в начало двадцать первого века...
Какой ТАМ был год? Две тысячи двести восемнадцатый...стало быть, таинственная станция относится к двадцать третьему веку... Может в их глазах он преступник, заслуживающий скорейшей поимки и казни?!
Из-за выпитого вечером бордо мысли текли тягуче и замедленно.Про подьем и физическую активность и думать не хотелось...
Приснится же такое, впору сесть роман писать... получится оригинальнее, чем у Мерсье с его "Две тысячи четыреста сороковым годом"... проход через портал, таинственная станция перемещений во времени и вот... мир начала двадцать первого века...встречает заблудившегося сына века восемнадцатого...
Сон это был ИЛИ...?! ИЛИ... Сердце Леонара больно стукнуло, он открыл глаза и уставился на полусомкнутые песочно-желтые шторы, украшенные орнаментом в древнеегипетском стиле.
Через небольшой просвет в комнату просочился яркий луч июльского солнца, несмотря на ранний час было уже достаточно жарко.
Дюбуа сел на постели и медленно обвел взглядом комнату. Рядом с диваном столик, на котором пристроилась черная панель средних размеров на подставке, с хвостатым придатком, похожим на притаившуюся мышку. С этим прибором Леонару хотелось познакомиться поближе...
Два шкафа темно-коричневой полировки у стены, в первой шкафу у окна взгляд привлекли заманчивые ряды книг.
У стены рядом с выходом из комнаты пара кресел с золотисто-коричневой обивкой. В углу у окна висела прикрепленная черная панель размером крупнее той, что стояла на столике.
Медленно поднялся с дивана. Критически осмотрел костюм, разложенный вчера прямо на кресле, вишневого цвета фрак, белоснежная рубашка, кисейный галстук, полосатый жилет и вишневые, под цвет фраку кюлоты, ничего не помялось, это радует. Ботинки нашел сбоку от кресла. Начал неторопливо одеваться.
Итак... спокойно... без нервов...надо вспомнить всё, что видел вчера... как и что здесь работает...
При входе в ванную комнату, ткнул пальцем в маленький белый прямоугольник на стене, раздался тихий щелчок и маленькое помещение залил яркий свет.
Осторожно открыл один кран, затем другой, потекла теплая вода... Леонар умылся и внимательнее, чем вечером осмотрел помещение. На полочке в углу стояли яркие бутылочки... Ладно, потом разберемся что и для чего...
Также осторожно закрыл оба крана и на выходе снова нажал на белый прямоугольник, свет погас.
Кухня была небольшой, но уютной, ряд шкафчиков на стенах окрасом "под мрамор", стены кухни отделаны пластинами неизвестного материала того же цвета, в центре круглый стол на изогнутых ножках и несколько стульев.
Лист бумаги на столе сразу привлек внимание нового жильца квартиры.
На нем мелким аккуратным почерком было написано: "Доброе утро, Леонар! Я с вечера оставила вам в холодильнике пиццу на завтрак, ее нужно только разогреть в микроволновке. Не скучайте, после работы я загляну к вам, погуляем, покажу наши местные достопримечательности, а уже завтра готовьтесь, наши собираются на природе изображать обывателей времен Людовика Шестнадцатого, ваши изящные манеры и архаичные обороты речи просто идеальны, надеюсь и каверзные темы и вопросы о жизни простых французов той эпохи вы не завалите... Кстати, я тоже участвую..."
- Не завалю экзамен... - насмешливо буркнул себе под нос Леонар - для меня "эпоха Людовика Шестнадцатого" закончилась только вчера утром... Только бы не разочаровать ЕЁ... не хочу остаться в ЕЁ глазах чокнутым или мошенником...
А что, есть идея! Под видом персонажа этой... как ее... реконструкции... я расскажу Анжель свою настоящую биографию...
Леонару трудно было скрыть от самого себя, что ему очень хочется, чтобы их отношения с Анжель продолжались... и не оборвались также внезапно, как и начались.
- Итак... пицца на завтрак... благодарю милая Анжель за всё добро и заботу... знать бы еще, что это за блюдо и где ты его оставила...
Дюбуа с интересом открыл высокий белый шкаф чуть ниже роста человека, в ту же секунды внутреннее пространство шкафа осветилось. Это очень оригинально... и очень странно, отметил про себя Леонар.
Внутри белого шкафа было почти пусто и... холодно. Так вот он... "холодильник"... на верхней полке лежал круглый пирог, обсыпанный кусочками колбасы, грибами и зеленью... а вот, кажется и "пицца"...
А где ее подогреть? Знать бы еще как выглядит эта таинственная "микроволновка"? А ну ее, разогреем пирог по старинке... на очаге...
На нижней полке холодного шкафа для продуктов стояла бутылка с ярко-желтой густой жидкостью... Леонар открыл пробку и понюхал... так и есть, масло.
Порылся в шкафах и нашел таки искомые предметы, сковороду, а также тарелки, вилки, ложки и ножи.
Леонар секунды рассматривал кухонный очаг... то есть "плиту", взял со стола коробок и достал одну палочку с серной головкой, поколебался еще секунды, слегка повернул маленькую ручку и поднес палочку к черной круглой детали, сначала к одной, затем к другой.
Тихо вспыхнуло голубоватое пламя под сковородой и чайником. Дюбуа с облегчением вздохнул, всё получилось, можно и позавтракать. Растерянность слегка улеглась, уверенности добавилось. Все эти манипуляции несложны, вопрос привычки.
Через несколько минут с чашкой горячего кофе Леонар вернулся в комнату. Маленькая панель на подставке была ему очень интересна.
Вспоминай, что же делала вчера Анжель...
Леонар подтянул к столику стул, сел. Его взгляд упал на блестящий, словно лакированный черный ящик под столом с целым рядом кнопок и значков на верхней панели. Ну точно... наугад ткнул пальцем.
Раздался тихий, едва слышный гул, на верхней панели черного ящика приветливо засветился синий "глазок". Хорошо... но что дальше?
Вспоминай... внизу черного экрана он увидел пять маленьких кнопочек, осторожно нажал на третью слева...
Через несколько секунд экран ожил, на черном фоне замелькал какой-то текст, а затем сменился красивой картинкой аквариума, при этом картинка была как-бы живой, золотые рыбки плавали, сверкая чешуей и глазами, скрывались в ярко-зеленых водорослях, а водоросли шевелились, словно в такт колебаниям воды...
Больше на экране ничего не менялось и не появлялось... Что делать дальше и как обращаться с мышеобразным прибором Леонар не знал. Но для себя решил, что обязательно с этим разберется и научится этим пользоваться.
Леонар встал, подошел к окну и осторожно раздвинул шторы.
Яркий солнечный свет проник в уютный полумрак комнаты.
Прохожих на улице почти не было, но под яркими зонтиками кафе, расположенного напротив дома, через дорогу, уже появились первые посетители и Леонару на секунды пришла в голову идея, а не посидеть ли в ожидании Анжель в этом летнем кафе среди местных жителей?
Но холодный рассудок и опасения быстро отвергли возникшую идею.
Сердце вдруг обвила ледяными кольцами змейка тревоги, не ищут ли его те... со станции, ведь его вычислили в истории с чужим рюкзаком и незаконным перемещением, явно хотели задержать, а он от них скрылся, но снова не в свое время, а сюда...в начало двадцать первого века...
Какой ТАМ был год? Две тысячи двести восемнадцатый...стало быть, таинственная станция относится к двадцать третьему веку... Может в их глазах он преступник, заслуживающий скорейшей поимки и казни?!
20:43
05. Туннели Времени
От легкого прикосновения к плечу Леонар вздрогнул, резко обернувшись, он увидел перед собой Анжель. Неожиданно, но очень приятно было вновь увидеть её.
- Мадемуазель Демустье... откуда вы здесь? Всё это время вы шли за мной? Могу я узнать, зачем?
- Хотя не я была за рулем, а мой друг Бернар, чувствую определенную вину перед вами - осторожно девушка коснулась его руки - вы сказали, что когда-то жили в Аррасе, но где сейчас вы намерены поселиться? Я могла бы вам чем-нибудь помочь?
- Буду искать ближайшую гостиницу... - растерявшийся Леонар заметно помрачнел и порылся в карманах, нашел кошелек - может быть поблизости кто-нибудь сдает комнаты?
Тонкие брови девушки удивленно приподнялись, когда она увидела горсть монет на ладони Дюбуа, светло-зеленые глаза лукаво заискрились. Она слегка улыбнулась и покачала головой:
- О, нет, месье Дюбуа, эти деньги "современники" вашего костюма, для общего антуража на будущей реконструкции они очень "в тему", но тут нужны реальные "живые"деньги...похоже, что у вас с этим плохо?
Молодой человек помрачнел еще больше, остро пронзило осознание, что его деньги здесь не имеют никакой платежной ценности и заинтересуют разве что любителя старины.
Нервным жестом поправил высокий кисейный галстук, который вдруг стал душить его. Взгляд темных глаз озабоченно метнулся. Вытер пот с влажного лба.
Смерил невидящим взглядом столики под яркими зонтиками летнего кафе, расположенного через дорогу.
- Не расстраивайтесь раньше времени... - девушка слегка коснулась его руки - у нас есть немало гостиниц расположенных в самом центре города, в старинных зданиях семнадцатого-восемнадцатого века...
Примерно в 70-80 евро в сутки обойдется квартира с одной комнатой, гостиной и кухней...
Что касается денег, Бернар предпочитает договориться с вами миром, не привлекая полицию, тем более, что кроме меня свидетелей нет. Вы меня понимаете?
Он очень переживает, уже был прецедент, права ему вернули не так давно, а тут опять...
Считаю, это выгодный для вас вариант, ведь физически вы, как вижу, не пострадали. А вы сами что думаете, месье Дюбуа?
Дюбуа на секунды задумался и молча кивнул.
"Евро"? Так теперь называются деньги?... А какая по существу разница, были ливры, стали евро.
По ситуации Леонар согласился, что это неплохой вариант.
- Судя по тому, как неуверенно вы блуждали, я поняла, что вы жили здесь совсем давно...очень давно...
- Так можно сказать...- сдержанно отозвался Леонар.
- Теперь... когда у вас есть деньги, хотите посетить кафе или ресторан? В старом центре вокруг площади их много. У нас во многих ресторанах практикуется подача "наборов блюд", в "La Rapierre" есть готовые наборы от 15 евро, лучшие пиццерии у нас на улице Пти-Вьезьё... Есть колоритная старая пивная La Coupole неподалеку от железнодорожного вокзала...
- Всё это крайне интересно...сударыня...я действительно ОЧЕНЬ ДАВНО не был в городе, многое изменилось...но я очень устал, слишком много острых впечатлений... - Леонар облизнул пересохшие губы.
- Какая же я бесчувственная, честное слово, увлеклась ролью гида! - девушка извиняющимся жестом хлопнула себя по лбу - сейчас я вызову такси и мы поедем на квартиру, которую сдает мне мадам Жаккар, у нее как раз пустует вторая комната...думаю, мы с ней договоримся и будем соседями. А дальше будет видно, как вам быть, верно?
Леонару ничего не оставалось, как согласиться, тем более оптимизм очаровательной спутницы придал ему некоторую уверенность.
... ... ...
Обстановка своей новой квартиры очень понравилась Леонару, но больше всего радовало обстоятельство, что соседкой будет Анжель.
- Как уж так случилось, что мы соседи, приглашаю вас к себе! - приветливо улыбаясь предложила Анжель-Селестина.
В знак благодарности Дюбуа мягко поднес руку девушки к губам:
- С удовольствием принимаю ваше приглашение, сударыня! Я понял, что вы не замужем и живете одна, без родителей и... если вам не будет неловко пригласить в свой дом едва знакомого мужчину... я буду рад и сумею оправдать ваше доверие...
На секунды Анжель Демустье смерила его внимательным взглядом:
- Странный вы человек...вроде сейчас мы одни, публики нет, а ваша речь всё так же архаична, словно выдерживаете стиль... Иногда становится не по себе, не заигрались ли вы? Зачем это? Будьте естественны... так будет лучше...
- Сударыня... я и не думал играть, я честен и искренен с вами...
- Впрочем... вы смотритесь в этом костюме конца восемнадцатого века очень уверенно и естественно, будто это ваша обычная форма одежды... и мне это нравится... - яркие губы Анжель дрогнули, зеленоватые глаза лукаво сверкнули.
Она отперла дверь в соседнюю квартиру и сделала приглашающий жест:
- Ну же, проходите, не стесняйтесь!
Обстановка комнаты Анжель производила приятное впечатление.
Диван под покрывалом цвета шкуры леопарда у одной стены, у противоположной стены шкафы светло-шоколадной полировки. Небольшой столик и пара уютных кресел.
На стене висели репродукции с картин Фрагонара, Буше и Гейнсборо.
- Я заказала суши...а пока... за знакомство... - с этими словами Анжель достала тарелки и салатницу, принесла с кухни бутылку бордо и разлила по хрустальным бокалам темно-вишневую ароматную жидкость.
Что за "суши" заказала девушка, Леонар переспросить постеснялся. Итак, она уже обвинила его в актерстве, считает, что он "заигрался" ради этой самой... реконструкции...
- Можно называть вас по имени... Леонар? Не против? Надеюсь, вы не считаете, что я невоспитана и навязчива? Просто вы очень интересный человек и выглядите одиноким и потеряным... захотелось вам помочь.
К тому же мы близки по возрасту... Вам сколько лет? Двадцать восемь? Ну а мне двадцать пять. Меня тоже можно называть просто Анжель. Кстати, не один вы у нас любитель истории...
Я тоже очень увлекаюсь нашим прошлым... точнее определенным отрезком времени. Восемнадцатый век, особенно последние два-три десятилетия... и наконец апофеоз, революция...разрушение Бастилии...
Дюбуа напряженно замер в кресле с бокалом в руке и на секунды задумался.
Революция?! Я снова это слышу?! Леонар едва не поперхнулся вином и быстро поднес салфетку к губам. Что же у нас произошло?! Может быть так назовут запланированный на восемьдесят девятый год созыв Генеральных Штатов? А чем это не Революция, парламент не собирался две сотни лет... Может быть... А что же еще?!
Но разрушение Бастилии? Нет, конечно, это архитектурное уродство давно было пора снести, оно портило вид целого района, но тогда почему этому событию придается столько значения?
(Итак, с помощью милой Анжель, благослови ее Бог, действительно мой добрый ангел... мне удалось снять комнату, денег полученных через нее от Бернара тоже на какое-то время хватит, нужно только разобраться в здешних ценах, чтобы не оказаться дикарем, отдающим золото за бусы и зеркальца, а что дальше? Но кем бы я мог здесь работать? Ума не приложу... Что я знаю в этом мире?!)
Леонар обвел взглядом комнату и обнаружил интересные приборы, на стене у окна висела большая черная панель, на столике рядом с диваном стояла панель размером меньше на подставке, от нее тянулся шнур, соединенный с маленьким прибором, напоминавшем мышь.
Лежащий на краю стола маленький прибор с множеством ярких значков издал мелодичный звук, экран засветился, молодая хозяйка взяла его в руку и недовольно нахмурилась, извинилась перед гостем и вышла в коридор.
- Да, я дома, Бернар... - услышал Леонар из-за штор ее голос - да, мы с месье Дюбуа договорились насчет компенсации...кстати, он сейчас у меня в гостях, он поселился по соседству у мадам Жаккар... что за недовольство, Бернар... мы с тобой просто друзья, а не жених с невестой...ну всё, поговорим завтра...
Леонар следовал за хозяйкой и на кухню, куда она пошла ставить чайник и в ванную комнату, куда она отправилась мыть руки, девушку это немного удивляло, но он на ходу придумывал отговорки.
Итак, ему удалось увидеть, как пользоваться кухонным очагом, называемым "плитой".
Наличие ванны приятно порадовало, не у всякого среднего, а тем более бедного горожанина было в доме такое удобство, но тут, кажется, это норма, а система подачи воды, причем как холодной, так и горячей, и вовсе произвела сильное впечатление.
С интересом Леонар заглянул в соседнее с ванной комнатой небольшое помещение, посередине стоял фаянсовый стул с поднятым сиденьем.
(Это то о чем я думаю? Похоже так...Но как именно оно работает, узнать жизненно необходимо, но спрашивать такое у женщины...нет...)
Дверь в помещение он не закрыл до конца, поэтому Анжель была безмерно удивлена, обнаружив Леонара с интересом изучающего механику работы сливного бачка.
Заметив ее, молодой человек нешуточно смутился. Но она поняла его по-своему:
- Тут всё исправно, в обоих квартирах, которые сдает мадам Жаккар всё работает. И в вашей квартире тоже...
И да, мне завтра рано вставать на работу, вот ваши ключи, обживайтесь, осваивайтесь на новом месте, доброй ночи, Леонар...
- Мадемуазель Демустье... откуда вы здесь? Всё это время вы шли за мной? Могу я узнать, зачем?
- Хотя не я была за рулем, а мой друг Бернар, чувствую определенную вину перед вами - осторожно девушка коснулась его руки - вы сказали, что когда-то жили в Аррасе, но где сейчас вы намерены поселиться? Я могла бы вам чем-нибудь помочь?
- Буду искать ближайшую гостиницу... - растерявшийся Леонар заметно помрачнел и порылся в карманах, нашел кошелек - может быть поблизости кто-нибудь сдает комнаты?
Тонкие брови девушки удивленно приподнялись, когда она увидела горсть монет на ладони Дюбуа, светло-зеленые глаза лукаво заискрились. Она слегка улыбнулась и покачала головой:
- О, нет, месье Дюбуа, эти деньги "современники" вашего костюма, для общего антуража на будущей реконструкции они очень "в тему", но тут нужны реальные "живые"деньги...похоже, что у вас с этим плохо?
Молодой человек помрачнел еще больше, остро пронзило осознание, что его деньги здесь не имеют никакой платежной ценности и заинтересуют разве что любителя старины.
Нервным жестом поправил высокий кисейный галстук, который вдруг стал душить его. Взгляд темных глаз озабоченно метнулся. Вытер пот с влажного лба.
Смерил невидящим взглядом столики под яркими зонтиками летнего кафе, расположенного через дорогу.
- Не расстраивайтесь раньше времени... - девушка слегка коснулась его руки - у нас есть немало гостиниц расположенных в самом центре города, в старинных зданиях семнадцатого-восемнадцатого века...
Примерно в 70-80 евро в сутки обойдется квартира с одной комнатой, гостиной и кухней...
Что касается денег, Бернар предпочитает договориться с вами миром, не привлекая полицию, тем более, что кроме меня свидетелей нет. Вы меня понимаете?
Он очень переживает, уже был прецедент, права ему вернули не так давно, а тут опять...
Считаю, это выгодный для вас вариант, ведь физически вы, как вижу, не пострадали. А вы сами что думаете, месье Дюбуа?
Дюбуа на секунды задумался и молча кивнул.
"Евро"? Так теперь называются деньги?... А какая по существу разница, были ливры, стали евро.
По ситуации Леонар согласился, что это неплохой вариант.
- Судя по тому, как неуверенно вы блуждали, я поняла, что вы жили здесь совсем давно...очень давно...
- Так можно сказать...- сдержанно отозвался Леонар.
- Теперь... когда у вас есть деньги, хотите посетить кафе или ресторан? В старом центре вокруг площади их много. У нас во многих ресторанах практикуется подача "наборов блюд", в "La Rapierre" есть готовые наборы от 15 евро, лучшие пиццерии у нас на улице Пти-Вьезьё... Есть колоритная старая пивная La Coupole неподалеку от железнодорожного вокзала...
- Всё это крайне интересно...сударыня...я действительно ОЧЕНЬ ДАВНО не был в городе, многое изменилось...но я очень устал, слишком много острых впечатлений... - Леонар облизнул пересохшие губы.
- Какая же я бесчувственная, честное слово, увлеклась ролью гида! - девушка извиняющимся жестом хлопнула себя по лбу - сейчас я вызову такси и мы поедем на квартиру, которую сдает мне мадам Жаккар, у нее как раз пустует вторая комната...думаю, мы с ней договоримся и будем соседями. А дальше будет видно, как вам быть, верно?
Леонару ничего не оставалось, как согласиться, тем более оптимизм очаровательной спутницы придал ему некоторую уверенность.
... ... ...
Обстановка своей новой квартиры очень понравилась Леонару, но больше всего радовало обстоятельство, что соседкой будет Анжель.
- Как уж так случилось, что мы соседи, приглашаю вас к себе! - приветливо улыбаясь предложила Анжель-Селестина.
В знак благодарности Дюбуа мягко поднес руку девушки к губам:
- С удовольствием принимаю ваше приглашение, сударыня! Я понял, что вы не замужем и живете одна, без родителей и... если вам не будет неловко пригласить в свой дом едва знакомого мужчину... я буду рад и сумею оправдать ваше доверие...
На секунды Анжель Демустье смерила его внимательным взглядом:
- Странный вы человек...вроде сейчас мы одни, публики нет, а ваша речь всё так же архаична, словно выдерживаете стиль... Иногда становится не по себе, не заигрались ли вы? Зачем это? Будьте естественны... так будет лучше...
- Сударыня... я и не думал играть, я честен и искренен с вами...
- Впрочем... вы смотритесь в этом костюме конца восемнадцатого века очень уверенно и естественно, будто это ваша обычная форма одежды... и мне это нравится... - яркие губы Анжель дрогнули, зеленоватые глаза лукаво сверкнули.
Она отперла дверь в соседнюю квартиру и сделала приглашающий жест:
- Ну же, проходите, не стесняйтесь!
Обстановка комнаты Анжель производила приятное впечатление.
Диван под покрывалом цвета шкуры леопарда у одной стены, у противоположной стены шкафы светло-шоколадной полировки. Небольшой столик и пара уютных кресел.
На стене висели репродукции с картин Фрагонара, Буше и Гейнсборо.
- Я заказала суши...а пока... за знакомство... - с этими словами Анжель достала тарелки и салатницу, принесла с кухни бутылку бордо и разлила по хрустальным бокалам темно-вишневую ароматную жидкость.
Что за "суши" заказала девушка, Леонар переспросить постеснялся. Итак, она уже обвинила его в актерстве, считает, что он "заигрался" ради этой самой... реконструкции...
- Можно называть вас по имени... Леонар? Не против? Надеюсь, вы не считаете, что я невоспитана и навязчива? Просто вы очень интересный человек и выглядите одиноким и потеряным... захотелось вам помочь.
К тому же мы близки по возрасту... Вам сколько лет? Двадцать восемь? Ну а мне двадцать пять. Меня тоже можно называть просто Анжель. Кстати, не один вы у нас любитель истории...
Я тоже очень увлекаюсь нашим прошлым... точнее определенным отрезком времени. Восемнадцатый век, особенно последние два-три десятилетия... и наконец апофеоз, революция...разрушение Бастилии...
Дюбуа напряженно замер в кресле с бокалом в руке и на секунды задумался.
Революция?! Я снова это слышу?! Леонар едва не поперхнулся вином и быстро поднес салфетку к губам. Что же у нас произошло?! Может быть так назовут запланированный на восемьдесят девятый год созыв Генеральных Штатов? А чем это не Революция, парламент не собирался две сотни лет... Может быть... А что же еще?!
Но разрушение Бастилии? Нет, конечно, это архитектурное уродство давно было пора снести, оно портило вид целого района, но тогда почему этому событию придается столько значения?
(Итак, с помощью милой Анжель, благослови ее Бог, действительно мой добрый ангел... мне удалось снять комнату, денег полученных через нее от Бернара тоже на какое-то время хватит, нужно только разобраться в здешних ценах, чтобы не оказаться дикарем, отдающим золото за бусы и зеркальца, а что дальше? Но кем бы я мог здесь работать? Ума не приложу... Что я знаю в этом мире?!)
Леонар обвел взглядом комнату и обнаружил интересные приборы, на стене у окна висела большая черная панель, на столике рядом с диваном стояла панель размером меньше на подставке, от нее тянулся шнур, соединенный с маленьким прибором, напоминавшем мышь.
Лежащий на краю стола маленький прибор с множеством ярких значков издал мелодичный звук, экран засветился, молодая хозяйка взяла его в руку и недовольно нахмурилась, извинилась перед гостем и вышла в коридор.
- Да, я дома, Бернар... - услышал Леонар из-за штор ее голос - да, мы с месье Дюбуа договорились насчет компенсации...кстати, он сейчас у меня в гостях, он поселился по соседству у мадам Жаккар... что за недовольство, Бернар... мы с тобой просто друзья, а не жених с невестой...ну всё, поговорим завтра...
Леонар следовал за хозяйкой и на кухню, куда она пошла ставить чайник и в ванную комнату, куда она отправилась мыть руки, девушку это немного удивляло, но он на ходу придумывал отговорки.
Итак, ему удалось увидеть, как пользоваться кухонным очагом, называемым "плитой".
Наличие ванны приятно порадовало, не у всякого среднего, а тем более бедного горожанина было в доме такое удобство, но тут, кажется, это норма, а система подачи воды, причем как холодной, так и горячей, и вовсе произвела сильное впечатление.
С интересом Леонар заглянул в соседнее с ванной комнатой небольшое помещение, посередине стоял фаянсовый стул с поднятым сиденьем.
(Это то о чем я думаю? Похоже так...Но как именно оно работает, узнать жизненно необходимо, но спрашивать такое у женщины...нет...)
Дверь в помещение он не закрыл до конца, поэтому Анжель была безмерно удивлена, обнаружив Леонара с интересом изучающего механику работы сливного бачка.
Заметив ее, молодой человек нешуточно смутился. Но она поняла его по-своему:
- Тут всё исправно, в обоих квартирах, которые сдает мадам Жаккар всё работает. И в вашей квартире тоже...
И да, мне завтра рано вставать на работу, вот ваши ключи, обживайтесь, осваивайтесь на новом месте, доброй ночи, Леонар...
20:40
04. Туннели Времени
Леонар пришел в себя от боли, вздрогнул и открыл глаза. Он сидел на лавке, беспомощно откинувшись назад, а миловидная молодая девушка на вид лет девятнадцати осторожно прикладывала ему ко лбу холодный мокрый носовой платок.
В миндалевидных зеленоватых глазах девушки читались сочувствие и озабоченность. Она нервно поправила рукой свои густые каштановые волосы, отливавшие на солнце красной медью.
- Вот черт! Только ДТП мне еще и не хватало! Выскочил из-за угла, как черт из табакерки! - хмуро смотрел на Леонара молодой человек примерно одних с ним лет - да... костюмчик у вас чудо... - он слабо усмехнулся - надо полагать, вы участник исторической реконструкции "Жизнь провинциальной Франции эпохи Людовика Шестнадцатого"... мероприятие намечено на следующую неделю... везде расклеены объявления...С вами всё в порядке?
- Тут нет ничьей вины, это несчастный случай... надеюсь, вы согласны, месье? - обратилась к нему девушка.
Леонар медленно перевел взгляд с неё на хмурого субьекта и счел за лучшее согласиться:
- Я... не имею претензий...сударыня... - нервно облизнул пересохшие губы - сердечно благодарю за участие... я уже в состоянии продолжать путь...
Хмурый парень выразительно закатил глаза и буркнул:
- "Сударыня"... то ли так хорошо вжился в роль современника Людовика Шестнадцатого, то ли головой приложился основательно...
- Бернар, перестань язвить, видишь, человеку плохо и мы в этом виноваты... - девушка опасливо и недовольно покосилась на своего спутника - может вам все-таки помочь... подвезти до дома? - внимательный мягкий взгляд зеленых глаз излучал искреннее участие, завораживал - мы просто обязаны подвезти его до дома, Бернар!
Искушение было сильным, Леонар заколебался, но от приятной вдохновляющей идеи познакомиться с красивой девушкой поближе пришлось отказаться.
- Благодарю вас... меня зовут Леонар Мари Дюбуа, извините, что представился с запозданием... я живу... точнее... когда-то жил... на рю д,Ашикур... - грустно улыбнувшись, Леонар сделал мягкий отстраняющий жест - благодарю за участие еще раз...
Девушка улыбнулась добродушно и как-будто с долей легкого сожаления:
- Что ж, желаю добраться до дома без дальнейших происшествий. И да...меня зовут Селестина Анжель Демустье... Можно просто Анжель...
"Анжель"... то есть ангел... При всем остром желании найти здесь друзей, Леонар сейчас не мог никому довериться. Не вызывал особенного доверия хмурый спутник девушки, явно недовольный вниманием своей красивой спутницы к незнакомцу.
Довезти до дома? А где теперь его дом? Что он может рассказать о себе, без риска показаться психом, сбежавшим из лечебницы? То-то, что ничего... Леонар грустно вздохнул.
... ... ...
Леонар шел по тротуару, смешавшись с пестрой шумной толпой. Центр Арраса в отличие от окраин весьма мало изменился. Это слегка успокаивало. Не всё стало чужим и незнакомым.
Остановился на углу дома, прислонившись правой рукой к теплому шероховатому камню стены, поднял голову к ярко-голубому, слегка затянутому облаками небу, подставил лицо жаркому июльскому ветерку.
Рядом с ним остановились двое мужчин в возрасте. Один пожилой господин жаловался другому на приступ головной боли.
- Это всё к перемене погоды, Робер, у меня череп, как барометр. Кстати, в интернете читал прогноз на неделю, с завтрашнего дня и до воскресенья установится солнечная погода...
Услышав разговор стариков, Леонар с трудом скрыл улыбку и из вежливости отвернулся в сторону.
Прогноз погоды на неделю? Что за шарлатанство, но ведь верят же люди... Ну, как же можно, кроме шуток, "предсказывать" погоду?
Наконец, один из стариков подмигнул другому, и бросив заинтересованный взгляд на Леонара, приветливо улыбнулся ему:
- О, вы смотрю любитель истории! Это хорошо, а то сейчас молодежь живет только сегодняшним днем и не хочет знать прошлого...история скучна им, видите-ли. Сказочки фэнтези им больше нравятся про магов и колдунов, эльфов и гоблинов...про Гарри Поттера на метле... Но зря, выходит, я ругал молодежь, раз есть и такие, как вы...
- Уважаю сей предмет, сударь, и считаю, что знаю его недурно... -вежливо и сдержанно отозвался Леонар - но почему вы решили, что я люблю историю, ничего не зная обо мне? Мой внешний вид?
- Во-первых, да... ваш костюм. Да... ваша речь также соответствует по стилю...Так понимаю, вы приехали на историческую реконструкцию?
Леонар растерялся, не знал, что ответить, поэтому сделал неопределенный жест и сославшись на крайне срочные дела, поспешно удалился.
Бросил внимательный взгляд на старые пятиэтажные дома через дорогу с маленькими балконами увитыми плющом, вот справа виднеется знакомый до боли с детства чахлый скверик...чахлый? А вот и нет, сквер разросся, густые изумрудно-зелёные кусты были аккуратно подстрижены.
Если бы по улицам не разъезжали эти механические машины вместо обычных конных экипажей и люди были бы одеты более привычно...
Всё это вызывало в нем острую смесь страха неизвестности и любопытства, желания узнать больше.
Прохожие исподтишка бросали на него любопытные взгляды и через секунды отворачивались с невозмутимым видом.
Дети и подростки, со свойственной юности непосредственностью разглядывали его и вовсе беззастенчиво.
Молодой человек четко понимал, что интерес вызывает его костюм. Он слишком выделялся в толпе горожан.
На секунды опустив голову, окинул себя беглым взглядом, да, одет небогато, но вполне достойно, вишневый фрак, почти новый, кюлоты такого же цвета, полосатый жилет, белоснежный высокий галстук и манжеты, черные ботинки с пряжками.
Осмотром остался вполне доволен. Пригладил рукой длинные темные волосы, собранные сзади в аккуратный хвост.
На его взгляд именно ЗДЕШНЯЯ публика одета экзотично, иногда чрезмерно.
Леонару казалось, что многие мужчины стрижены коротко до безобразия, удивление вызывали рубашки с рукавами выше локтя и расстегнутым воротником. Добро бы так одевались школьники, но взрослым мужчинам как-то несолидно.
Женская мода либо огорчала, либо вводила в невольное возбуждение и смущение.
Недоумение и досаду вызывал вид девушек и женщин в мужской одежде, а как еще назвать брючный костюм и ботинки вместо платья в пол и дамских туфелек.
Досада усиливалась от вида стриженных женских голов. Увидеть на улице длинноволосую даму в длинном струящемся платье почти не представлялось возможным.
У других платья были так коротки, что казалось, девушки вышли из дома в нижней сорочке.
Лицо Леонара при встрече с этими горожанками покрывалось красными пятнами, взгляд метался. И глаз не отвести... приятно... и откровенно разглядывать неприлично, скандала не избежать, наверняка, тут же рядом появится возмущенный папаша, жених или брат.
Наконец, Леонар решил пристроиться к группе приезжих и иностранцев, которую возглавлял энергичный и красноречивый сопровождающий, рассказывавший следовавшим за ним людям историю города.
Леонар слушал внимательно, надеясь, помимо давно известного, узнать что-то новое для себя. Мысленно комментировал каждую фразу.
- Аррас, главный город французского департамента Па-де-Кале и БЫВШЕЙ провинции Артуа...
("Бывшей"? Почему собственно "бывшей"? "Департамент"... административное деление видно изменилось...)
- Аррас расположен в ста шестидесяти километрах от Парижа. В центре города расположена ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ станция Аррас линии Париж-Лилль.
(КАКАЯ станция? Ладно, после узнаю...)
Аррас оставался владением Габсбургов, пока в 1640 году его не заняли войска Людовика Тринадцатого...
(Ничего нового...)
Взгляните на Кафедральный собор, он входит в комплекс зданий бывшего аббатства Сен-Вааст. В годы Революции был разрушен, но восстановлен в 1834 году.
(Что еще за Революция? Слышал уже о ней на этой странной станции... куда попал... после падения с крыши...Что у нас произошло и когда именно?!)
- Во время первой и второй мировых войн близ Арраса произошли две кровопролитные битвы в 1917 и в 1940 году...
(Две Мировые Войны?! Мировые... как это возможно?! Воевала одновременно ВСЯ Европа от Ирландии до России, но также Америка и Китай с Японией?! Леонара передернуло от внутреннего холода).
- Дамы и господа, следуем дальше. А вот бывшая улица Рапортер, ныне улица Робеспьера. Здесь до Революции жил один из ее самых ярких лидеров. В доме открыт музей его имени. Аррасский коллеж также носит его имя...
Робеспьер с улицы Рапортер?! Максимильен?! Леонар от неожиданности подавился, закашлялся и прижал руки к губам.
Максимильен, сокурсник по годам учебы в Сорбонне, добрый товарищ по литературно-философскому обществу Розати? Точно ли речь о нем?!
Чем же Максимильен, такой же здешний юрист, как и он сам, сумел так прославиться? Вопрос...
- Весь центр города вокруг главной площади сохранил здания постройки восемнадцатого века...
(Вот почему центр города для меня узнаваем, в отличие от окраин...)
- Можно посетить также бовес, сеть подземных туннелей под Аррасом, созданных еще в десятом веке, туннели появились в результате того, что все подвалы жителей соединялись между собой ходами.
В годы Второй Мировой Войны эти туннели использовались как бомбоубежища и склады продовольствия и ценностей...
Неожиданно внимание Леонара привлекла вывеска на здании: "Музей восковых фигур", он осторожно выбрался из шумной оживленной толпы ярко и причудливо одетых приезжих и остановился напротив вывески.
За стеклом стояла восковая фигура мужчины, треуголка, фрак и кюлоты черного цвета, из под жилета виднелась цепочка от часов...
По сердцу вдруг остро полоснула боль, в горле встал комок:
- Меж двух времен и двух культур... Мой мир мертв...в чем то я его любил, в чем-то критиковал и презирал... но я сын СВОЕГО века...ЧТО я теперь? Кто я здесь? Такая же восковая фигура... только живая...Куда мне идти?... Где теперь мой дом, родственники, друзья?
В миндалевидных зеленоватых глазах девушки читались сочувствие и озабоченность. Она нервно поправила рукой свои густые каштановые волосы, отливавшие на солнце красной медью.
- Вот черт! Только ДТП мне еще и не хватало! Выскочил из-за угла, как черт из табакерки! - хмуро смотрел на Леонара молодой человек примерно одних с ним лет - да... костюмчик у вас чудо... - он слабо усмехнулся - надо полагать, вы участник исторической реконструкции "Жизнь провинциальной Франции эпохи Людовика Шестнадцатого"... мероприятие намечено на следующую неделю... везде расклеены объявления...С вами всё в порядке?
- Тут нет ничьей вины, это несчастный случай... надеюсь, вы согласны, месье? - обратилась к нему девушка.
Леонар медленно перевел взгляд с неё на хмурого субьекта и счел за лучшее согласиться:
- Я... не имею претензий...сударыня... - нервно облизнул пересохшие губы - сердечно благодарю за участие... я уже в состоянии продолжать путь...
Хмурый парень выразительно закатил глаза и буркнул:
- "Сударыня"... то ли так хорошо вжился в роль современника Людовика Шестнадцатого, то ли головой приложился основательно...
- Бернар, перестань язвить, видишь, человеку плохо и мы в этом виноваты... - девушка опасливо и недовольно покосилась на своего спутника - может вам все-таки помочь... подвезти до дома? - внимательный мягкий взгляд зеленых глаз излучал искреннее участие, завораживал - мы просто обязаны подвезти его до дома, Бернар!
Искушение было сильным, Леонар заколебался, но от приятной вдохновляющей идеи познакомиться с красивой девушкой поближе пришлось отказаться.
- Благодарю вас... меня зовут Леонар Мари Дюбуа, извините, что представился с запозданием... я живу... точнее... когда-то жил... на рю д,Ашикур... - грустно улыбнувшись, Леонар сделал мягкий отстраняющий жест - благодарю за участие еще раз...
Девушка улыбнулась добродушно и как-будто с долей легкого сожаления:
- Что ж, желаю добраться до дома без дальнейших происшествий. И да...меня зовут Селестина Анжель Демустье... Можно просто Анжель...
"Анжель"... то есть ангел... При всем остром желании найти здесь друзей, Леонар сейчас не мог никому довериться. Не вызывал особенного доверия хмурый спутник девушки, явно недовольный вниманием своей красивой спутницы к незнакомцу.
Довезти до дома? А где теперь его дом? Что он может рассказать о себе, без риска показаться психом, сбежавшим из лечебницы? То-то, что ничего... Леонар грустно вздохнул.
... ... ...
Леонар шел по тротуару, смешавшись с пестрой шумной толпой. Центр Арраса в отличие от окраин весьма мало изменился. Это слегка успокаивало. Не всё стало чужим и незнакомым.
Остановился на углу дома, прислонившись правой рукой к теплому шероховатому камню стены, поднял голову к ярко-голубому, слегка затянутому облаками небу, подставил лицо жаркому июльскому ветерку.
Рядом с ним остановились двое мужчин в возрасте. Один пожилой господин жаловался другому на приступ головной боли.
- Это всё к перемене погоды, Робер, у меня череп, как барометр. Кстати, в интернете читал прогноз на неделю, с завтрашнего дня и до воскресенья установится солнечная погода...
Услышав разговор стариков, Леонар с трудом скрыл улыбку и из вежливости отвернулся в сторону.
Прогноз погоды на неделю? Что за шарлатанство, но ведь верят же люди... Ну, как же можно, кроме шуток, "предсказывать" погоду?
Наконец, один из стариков подмигнул другому, и бросив заинтересованный взгляд на Леонара, приветливо улыбнулся ему:
- О, вы смотрю любитель истории! Это хорошо, а то сейчас молодежь живет только сегодняшним днем и не хочет знать прошлого...история скучна им, видите-ли. Сказочки фэнтези им больше нравятся про магов и колдунов, эльфов и гоблинов...про Гарри Поттера на метле... Но зря, выходит, я ругал молодежь, раз есть и такие, как вы...
- Уважаю сей предмет, сударь, и считаю, что знаю его недурно... -вежливо и сдержанно отозвался Леонар - но почему вы решили, что я люблю историю, ничего не зная обо мне? Мой внешний вид?
- Во-первых, да... ваш костюм. Да... ваша речь также соответствует по стилю...Так понимаю, вы приехали на историческую реконструкцию?
Леонар растерялся, не знал, что ответить, поэтому сделал неопределенный жест и сославшись на крайне срочные дела, поспешно удалился.
Бросил внимательный взгляд на старые пятиэтажные дома через дорогу с маленькими балконами увитыми плющом, вот справа виднеется знакомый до боли с детства чахлый скверик...чахлый? А вот и нет, сквер разросся, густые изумрудно-зелёные кусты были аккуратно подстрижены.
Если бы по улицам не разъезжали эти механические машины вместо обычных конных экипажей и люди были бы одеты более привычно...
Всё это вызывало в нем острую смесь страха неизвестности и любопытства, желания узнать больше.
Прохожие исподтишка бросали на него любопытные взгляды и через секунды отворачивались с невозмутимым видом.
Дети и подростки, со свойственной юности непосредственностью разглядывали его и вовсе беззастенчиво.
Молодой человек четко понимал, что интерес вызывает его костюм. Он слишком выделялся в толпе горожан.
На секунды опустив голову, окинул себя беглым взглядом, да, одет небогато, но вполне достойно, вишневый фрак, почти новый, кюлоты такого же цвета, полосатый жилет, белоснежный высокий галстук и манжеты, черные ботинки с пряжками.
Осмотром остался вполне доволен. Пригладил рукой длинные темные волосы, собранные сзади в аккуратный хвост.
На его взгляд именно ЗДЕШНЯЯ публика одета экзотично, иногда чрезмерно.
Леонару казалось, что многие мужчины стрижены коротко до безобразия, удивление вызывали рубашки с рукавами выше локтя и расстегнутым воротником. Добро бы так одевались школьники, но взрослым мужчинам как-то несолидно.
Женская мода либо огорчала, либо вводила в невольное возбуждение и смущение.
Недоумение и досаду вызывал вид девушек и женщин в мужской одежде, а как еще назвать брючный костюм и ботинки вместо платья в пол и дамских туфелек.
Досада усиливалась от вида стриженных женских голов. Увидеть на улице длинноволосую даму в длинном струящемся платье почти не представлялось возможным.
У других платья были так коротки, что казалось, девушки вышли из дома в нижней сорочке.
Лицо Леонара при встрече с этими горожанками покрывалось красными пятнами, взгляд метался. И глаз не отвести... приятно... и откровенно разглядывать неприлично, скандала не избежать, наверняка, тут же рядом появится возмущенный папаша, жених или брат.
Наконец, Леонар решил пристроиться к группе приезжих и иностранцев, которую возглавлял энергичный и красноречивый сопровождающий, рассказывавший следовавшим за ним людям историю города.
Леонар слушал внимательно, надеясь, помимо давно известного, узнать что-то новое для себя. Мысленно комментировал каждую фразу.
- Аррас, главный город французского департамента Па-де-Кале и БЫВШЕЙ провинции Артуа...
("Бывшей"? Почему собственно "бывшей"? "Департамент"... административное деление видно изменилось...)
- Аррас расположен в ста шестидесяти километрах от Парижа. В центре города расположена ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ станция Аррас линии Париж-Лилль.
(КАКАЯ станция? Ладно, после узнаю...)
Аррас оставался владением Габсбургов, пока в 1640 году его не заняли войска Людовика Тринадцатого...
(Ничего нового...)
Взгляните на Кафедральный собор, он входит в комплекс зданий бывшего аббатства Сен-Вааст. В годы Революции был разрушен, но восстановлен в 1834 году.
(Что еще за Революция? Слышал уже о ней на этой странной станции... куда попал... после падения с крыши...Что у нас произошло и когда именно?!)
- Во время первой и второй мировых войн близ Арраса произошли две кровопролитные битвы в 1917 и в 1940 году...
(Две Мировые Войны?! Мировые... как это возможно?! Воевала одновременно ВСЯ Европа от Ирландии до России, но также Америка и Китай с Японией?! Леонара передернуло от внутреннего холода).
- Дамы и господа, следуем дальше. А вот бывшая улица Рапортер, ныне улица Робеспьера. Здесь до Революции жил один из ее самых ярких лидеров. В доме открыт музей его имени. Аррасский коллеж также носит его имя...
Робеспьер с улицы Рапортер?! Максимильен?! Леонар от неожиданности подавился, закашлялся и прижал руки к губам.
Максимильен, сокурсник по годам учебы в Сорбонне, добрый товарищ по литературно-философскому обществу Розати? Точно ли речь о нем?!
Чем же Максимильен, такой же здешний юрист, как и он сам, сумел так прославиться? Вопрос...
- Весь центр города вокруг главной площади сохранил здания постройки восемнадцатого века...
(Вот почему центр города для меня узнаваем, в отличие от окраин...)
- Можно посетить также бовес, сеть подземных туннелей под Аррасом, созданных еще в десятом веке, туннели появились в результате того, что все подвалы жителей соединялись между собой ходами.
В годы Второй Мировой Войны эти туннели использовались как бомбоубежища и склады продовольствия и ценностей...
Неожиданно внимание Леонара привлекла вывеска на здании: "Музей восковых фигур", он осторожно выбрался из шумной оживленной толпы ярко и причудливо одетых приезжих и остановился напротив вывески.
За стеклом стояла восковая фигура мужчины, треуголка, фрак и кюлоты черного цвета, из под жилета виднелась цепочка от часов...
По сердцу вдруг остро полоснула боль, в горле встал комок:
- Меж двух времен и двух культур... Мой мир мертв...в чем то я его любил, в чем-то критиковал и презирал... но я сын СВОЕГО века...ЧТО я теперь? Кто я здесь? Такая же восковая фигура... только живая...Куда мне идти?... Где теперь мой дом, родственники, друзья?
Наиболее древней, утонченной и оригинальной среди древне-индейских цивилизаций считается цивилизация майя: 3000 г.до н.э. – 16 в.н.э. Этот народ называют одним из самых творческих народов древнего мира.
Внешне древние майя и их потомки отличаются от индейцев Центральной Мексики, тех же ацтеков (выходцев с юга Северной Америки) более смуглым светло-коричневым цветом кожи, более низким ростом, у них, как у всех индейцев слегка раскосые глаза, высокие скулы, прямые иссиня-чёрные волосы, но нередки широкие ноздри и полные губы.
Майя это не один народ, это целая языковая семья, подобно славянской или германской в Европе. Это не какое-то «вымершее племя», прямые потомки тех самых майя и сегодня насчитывают миллионы человек и населяют юг Мексики, Гватемалу, Белиз. Их языки также живые, на них говорят в этих странах и сейчас., только переведены они с древних иероглифов на латиницу.
Древние майя образовали несколько самостоятельных царств, лишь в короткий период 10-15 вв. объединенных в империю Майяпан.
Эти народы имели высокий уровень культуры и цивилизации, государства и классовое общество, письменность и архитектуру, развитые науки и искусства.
Индейцы этих культур ничем не уступали в уровне цивилизации древним египтянам, грекам и римлянам, китайцам и японцам.
Европейцы надменно насмехались, что это за цивилизация, если она не знала даже колеса. Майя, как ацтеки и другие народы Центральной Америки знали колесо, но использовали его только в детских угрушках в виде фигурок зверей на колесиках.
И никто из европейских насмешников не подумал, зачем нужны колесные повозки там, где нет лошадей и других крупных тягловых животных...
С ирокезами, дакотами Северной Америки или племенами бассейна Амазонки их ничего не объединяло, кроме внешних признаков расы и принадлежности к коренному населению Нового Света.
Наука всех древнеамериканских культур неразрывно связана с их религией и представляла собой определенный образ жизни, в котором каждый поступок человека – священнодействие и находится в связи с высшими силами, правящими этим миром.
Познавая мир, т.е. занимаясь наукой, человек приближался к богам, поэтому наука и религия у древних не были жестко противопоставлены друг другу, как в поздней Европе. Жрец – он и ученый, и священник в одном лице.
Стоит отметить, что индейцы майя изобрели понятия нуля раньше жителей Старого Света, считающих себя во всем первыми, а их астрономические вычисления так точны, что соответствуют только самым современным, сделанным с помощью компьютера.
Майя верили в тесную связь Земли и Космоса, основанную на принципах гармоничного резонанса. Конфликт между религией и наукой этой культуре был чужд.
Все майя были очень религиозны. Творцом Вселенной они считали бога Хунаб Ку, он имел сына Ицамну, основателя касты жрецов, в почете были Чаки – боги дождя и четыре Бакаба - покровители сторон света и нечто вроде греческих атлантов, Кукулькан – покровитель знаний, наук и искусств, богиня Ишчель – покровительница женщин и медицины, Иштаб – богиня Луны и др.
Храмы майя были настоящими научными центрами. Юные аристократы обучались в особых закрытых жреческих школах.
В области математики, астрономии и медицины мексиканские индейцы во многом опережали средневековых европейцев, они также имели обширные познания в области архитектуры, географии, геодезии, минералогии, сейсмологии.
Божества майя являлись частью пространственно-временной конструкции, благодаря им упрочена Вселенная, состоящая из 13 небес и 9 подземных миров. Основа этой устойчивости – Мировое Древо, а среди людей верховный правитель.
Знатный класс индейцев майя назывался «амельхен» или «альмехенооб». Имена майя звучали многосложно, напоминая китайские. Например, имена правителей На Чан Чель или Ах Суйток Шупан Шиу.
Как европейцы ведут свое летоисчисление «от рождества Христова», так и древние майя имели свою точку отсчета – «день рождения планеты Венера» 14 августа 3113 г. до н.э. По календарю майя эта дата звучала так» 4 Ахау 8 Кумху».
Древнее Царство майя – примерно 317-987 гг. н.э. - в этот период государства располагались вдоль реки Усумасинта и в Гватемале (древний Куаутемаль). Главные города-государства: Тикаль, Копан, Киригуа, Паленке, Йашчилан, Вашактун и др. В 6-7 вв. культурные центры переместились на север Юкатана – в 495 г. был основан знаменитый город Чичен-Ица.
Период ранее 317 г.н.э. называют еще домайясским или «ольмекским».
Ольмекская цивилизация и письменность считаются предками цивилизации и письменности ранних майя, точных сведений об этом древнейшем народе нет, даже само его название условно, «ольмеки» это народ, живший в том же регионе Мексики в 12-14 веках н.э.
В 10 веке, точнее в 987 году на территорию народов майя вторглись тольтеки из центральной Мексики. Смешанные потомки майя и тольтеков создали новую майясскую культуру, носящую явные следы тольтекского влияния. Два видных участника похода на Юкатан – Коком и Шиу основали два новых города-государства, Коком – Майяпан, Ах Суйток Тутуль Шиу – город Ушмаль.
В начале 11 века в 1007 году была основана Майяпанская Лига по типу конфедерации тольтекских городов-государств.
В 1194 году Хунак Кеель из династии Кокомов захватил Чичен-Ицу и объединил города майя в империю со столицей в городе Майяпан. Власть Кокомов над полуостровом Юкатан продолжалась до 1441 года. Империя охватывала земли индейцев майя на мексиканском Юкатане, в Гватемале и в Белизе.
В 1441году вспыхнуло обще-юкатанское восстание, которым руководил царь города-государства Ушмаль Ах Шупан Шиу. Но вместе с жестоким диктатом Кокомов был положен конец и единству народов майя. Империя распалась на 18 государств, из которых особо важными были только 5.
Индейцы покидают разрушенный Майяпан и основывают новый город Текох, где правит династия Чель. Приходит в упадок древняя Чичен-Ица, ее жители уходят на юг в область Петен, где строят новую озерную столицу Тайясаль. Ушмальская династия Шиу строит новую столицу Мани, свергнутые Кокомы основали новый город Сотути.
Озерная столица Тайясаль в джунглях Юкатана пережила испанское вторжение на 170 лет и сохраняла независимость, жила по древним обычаям майя до самого 1697 года, то есть почти до рубежа 18 столетия!
Климат и труднопроходимые джунгли на много десятков лет оттянули проникновение испанцев и гибель цивилизации майя.
Письменность майя очень долго не поддавалась расшифровке, в ее изучение внесли огромный вклад советские специалисты во главе с Ю. Кнорозовым в середине 20 века.
Письмо майя вовсе не подобно китайской иероглифике, где знак означает целое понятие, их знаки означали слоги, из которых складываются слова. Только поняв это, стала возможно постепенная расшифровка их уцелевших книг и рукописей.
Главными водными артериями страны древних майя являются южномексиканские реки Усумасинта и Лаканха, на берегах которой стоит древний город Бонампак, известный своими фресками, там же, в глубине лакандонских джунглей хранит свои тайны На-Чан («Змеиный Город», такого было подлинное название Паленке, построенного царем Пакалем примерно в 7 веке н.э.). «Страна Чен» находилась на полпути из долины Усумасинты в северный Юкатан, куда центр цивилизации майя переместился с 10-11 веков.
Потомки майясской династии Шиу, правителей и основателей города-государства Ушмаль (ок.1000 г.н.э.) до сих пор живут на Юкатане. Один из них Херардо Шиу родился 23 апреля 1943 года, живет, как и его отец, Дионисио Шиу и дед Немесио Шиу в деревушке Тикуль, обрабатывают землю, его дом обычная сельская лачуга мексиканца. А в нескольких километрах к югу от деревушки Тикуль высятся сияя белизной прекрасные стены дворца древних правителей Ушмаля, города, которым правили далекие предки современного мексиканского крестьянина Херардо Шиу... Живы и потомки майясских династий Кочуа и Чи.
Город Цибильчальтун существовал непрерывно более 2 тысяч лет, чем и уникален и прекратил свое существование только 400 лет назад, в начале 17 века, почти через 100 лет после завоевания Мексики испанцами.
Знаменит прибрежный город-форт майя Тулум. Сейчас его часто посещают туристы со всего мира.
Тулум – единственный город индейцев майя так никогда и не завоеванный испанцами! Укрепленная крепость Тулум существовала независимо как от колониальных властей весь 16-17-18 века, но и после обретения Мексикой независимости от Испании не подчинился власти белых испано-мексиканцев.
Эти майя и в 17-19 веках жили совершенно независимо, их территорию надежно защищали километры труднопроходимых джунглей Юкатана, они жили в стенах своих древних городов, исповедовали веру и соблюдали обычаи своих предков. Правитель Эк-Бош в начале 17 века захватил испанскую каравеллу, подбиравшуюся на разведку к прибрежным индейским городам Кинтана-Роо. Индейцы также успешно отбили все попытки испанцев отомстить им за это.
Но к середине 19 века белые испано-мексиканцы все настырнее просачивались сквозь джунгли в таинственный и непокоренный их предкам мир Кинтана-Роо. Не дожидаясь массового проникновения чужаков, индейцы в 1840 году подняли самое массовое восстание коренного населения обеих Америк за все 300 лет, названное в истории Мексики «войной рас». При подавлении восстания креолы, потомки испанцев не стеснялись самых варварских методов, не уступая своим предкам.
Известно, что многие пленные повстанцы-майя ссылались в качестве рабов на плантации Кубы и это уже в середине 19 века!
Но индейцы Кинтана-Роо не сдались ни через 10, ни через 30, ни через 50-70 лет... И уже в начале 20 века, в 1915 году майя снова заняли сваю древнюю столицу Чан-Санта-Крус, взяв под контроль всю территорию штата Кинтана-Роо.
Шла первая половина 20 века, об империи ацтеков, инков и царствах майя остались одни легенды и воспоминания современников, а юкатанские майя снова стали хозяевами своей древней земли. После смерти своего лидера Сесилио Чи (потомка доиспанской династии Чи) восставшими руководил Нох Калан Майо.
Только в 1935 году правительство Мексики официально заключило мир с повстанцами майя! Они послали самолет за правителем Нох Калан Майо и Кочуа, обещая непокорным тулумцам полную автономию.
Правитель Майо умер в 1952 году, его преемником неожиданно для всех стал белый испано-мексиканец, выросший среди индейцев и воспитанный в традициях майя. Современные тулумцы-майя уже спокойно допускают на свою территорию испано-мексиканцев и вообще белых, впервые после 500 лет отчаянной борьбы за жизнь и свободу.
В самом конце 20 века, в 1993-1994 гг. снова имели место вооруженные выступления в южномексиканском штате Чьяпас, населенном главным образом теми же индейцами майя. Их требования носили как экономический, так и политический характер.
Руководители современных майя как правило также происходят из семей-кланов, ведущих свою историю из древнеиндейской знати доиспанской эпохи.
Внешне древние майя и их потомки отличаются от индейцев Центральной Мексики, тех же ацтеков (выходцев с юга Северной Америки) более смуглым светло-коричневым цветом кожи, более низким ростом, у них, как у всех индейцев слегка раскосые глаза, высокие скулы, прямые иссиня-чёрные волосы, но нередки широкие ноздри и полные губы.
Майя это не один народ, это целая языковая семья, подобно славянской или германской в Европе. Это не какое-то «вымершее племя», прямые потомки тех самых майя и сегодня насчитывают миллионы человек и населяют юг Мексики, Гватемалу, Белиз. Их языки также живые, на них говорят в этих странах и сейчас., только переведены они с древних иероглифов на латиницу.
Древние майя образовали несколько самостоятельных царств, лишь в короткий период 10-15 вв. объединенных в империю Майяпан.
Эти народы имели высокий уровень культуры и цивилизации, государства и классовое общество, письменность и архитектуру, развитые науки и искусства.
Индейцы этих культур ничем не уступали в уровне цивилизации древним египтянам, грекам и римлянам, китайцам и японцам.
Европейцы надменно насмехались, что это за цивилизация, если она не знала даже колеса. Майя, как ацтеки и другие народы Центральной Америки знали колесо, но использовали его только в детских угрушках в виде фигурок зверей на колесиках.
И никто из европейских насмешников не подумал, зачем нужны колесные повозки там, где нет лошадей и других крупных тягловых животных...
С ирокезами, дакотами Северной Америки или племенами бассейна Амазонки их ничего не объединяло, кроме внешних признаков расы и принадлежности к коренному населению Нового Света.
Наука всех древнеамериканских культур неразрывно связана с их религией и представляла собой определенный образ жизни, в котором каждый поступок человека – священнодействие и находится в связи с высшими силами, правящими этим миром.
Познавая мир, т.е. занимаясь наукой, человек приближался к богам, поэтому наука и религия у древних не были жестко противопоставлены друг другу, как в поздней Европе. Жрец – он и ученый, и священник в одном лице.
Стоит отметить, что индейцы майя изобрели понятия нуля раньше жителей Старого Света, считающих себя во всем первыми, а их астрономические вычисления так точны, что соответствуют только самым современным, сделанным с помощью компьютера.
Майя верили в тесную связь Земли и Космоса, основанную на принципах гармоничного резонанса. Конфликт между религией и наукой этой культуре был чужд.
Все майя были очень религиозны. Творцом Вселенной они считали бога Хунаб Ку, он имел сына Ицамну, основателя касты жрецов, в почете были Чаки – боги дождя и четыре Бакаба - покровители сторон света и нечто вроде греческих атлантов, Кукулькан – покровитель знаний, наук и искусств, богиня Ишчель – покровительница женщин и медицины, Иштаб – богиня Луны и др.
Храмы майя были настоящими научными центрами. Юные аристократы обучались в особых закрытых жреческих школах.
В области математики, астрономии и медицины мексиканские индейцы во многом опережали средневековых европейцев, они также имели обширные познания в области архитектуры, географии, геодезии, минералогии, сейсмологии.
Божества майя являлись частью пространственно-временной конструкции, благодаря им упрочена Вселенная, состоящая из 13 небес и 9 подземных миров. Основа этой устойчивости – Мировое Древо, а среди людей верховный правитель.
Знатный класс индейцев майя назывался «амельхен» или «альмехенооб». Имена майя звучали многосложно, напоминая китайские. Например, имена правителей На Чан Чель или Ах Суйток Шупан Шиу.
Как европейцы ведут свое летоисчисление «от рождества Христова», так и древние майя имели свою точку отсчета – «день рождения планеты Венера» 14 августа 3113 г. до н.э. По календарю майя эта дата звучала так» 4 Ахау 8 Кумху».
Древнее Царство майя – примерно 317-987 гг. н.э. - в этот период государства располагались вдоль реки Усумасинта и в Гватемале (древний Куаутемаль). Главные города-государства: Тикаль, Копан, Киригуа, Паленке, Йашчилан, Вашактун и др. В 6-7 вв. культурные центры переместились на север Юкатана – в 495 г. был основан знаменитый город Чичен-Ица.
Период ранее 317 г.н.э. называют еще домайясским или «ольмекским».
Ольмекская цивилизация и письменность считаются предками цивилизации и письменности ранних майя, точных сведений об этом древнейшем народе нет, даже само его название условно, «ольмеки» это народ, живший в том же регионе Мексики в 12-14 веках н.э.
В 10 веке, точнее в 987 году на территорию народов майя вторглись тольтеки из центральной Мексики. Смешанные потомки майя и тольтеков создали новую майясскую культуру, носящую явные следы тольтекского влияния. Два видных участника похода на Юкатан – Коком и Шиу основали два новых города-государства, Коком – Майяпан, Ах Суйток Тутуль Шиу – город Ушмаль.
В начале 11 века в 1007 году была основана Майяпанская Лига по типу конфедерации тольтекских городов-государств.
В 1194 году Хунак Кеель из династии Кокомов захватил Чичен-Ицу и объединил города майя в империю со столицей в городе Майяпан. Власть Кокомов над полуостровом Юкатан продолжалась до 1441 года. Империя охватывала земли индейцев майя на мексиканском Юкатане, в Гватемале и в Белизе.
В 1441году вспыхнуло обще-юкатанское восстание, которым руководил царь города-государства Ушмаль Ах Шупан Шиу. Но вместе с жестоким диктатом Кокомов был положен конец и единству народов майя. Империя распалась на 18 государств, из которых особо важными были только 5.
Индейцы покидают разрушенный Майяпан и основывают новый город Текох, где правит династия Чель. Приходит в упадок древняя Чичен-Ица, ее жители уходят на юг в область Петен, где строят новую озерную столицу Тайясаль. Ушмальская династия Шиу строит новую столицу Мани, свергнутые Кокомы основали новый город Сотути.
Озерная столица Тайясаль в джунглях Юкатана пережила испанское вторжение на 170 лет и сохраняла независимость, жила по древним обычаям майя до самого 1697 года, то есть почти до рубежа 18 столетия!
Климат и труднопроходимые джунгли на много десятков лет оттянули проникновение испанцев и гибель цивилизации майя.
Письменность майя очень долго не поддавалась расшифровке, в ее изучение внесли огромный вклад советские специалисты во главе с Ю. Кнорозовым в середине 20 века.
Письмо майя вовсе не подобно китайской иероглифике, где знак означает целое понятие, их знаки означали слоги, из которых складываются слова. Только поняв это, стала возможно постепенная расшифровка их уцелевших книг и рукописей.
Главными водными артериями страны древних майя являются южномексиканские реки Усумасинта и Лаканха, на берегах которой стоит древний город Бонампак, известный своими фресками, там же, в глубине лакандонских джунглей хранит свои тайны На-Чан («Змеиный Город», такого было подлинное название Паленке, построенного царем Пакалем примерно в 7 веке н.э.). «Страна Чен» находилась на полпути из долины Усумасинты в северный Юкатан, куда центр цивилизации майя переместился с 10-11 веков.
Потомки майясской династии Шиу, правителей и основателей города-государства Ушмаль (ок.1000 г.н.э.) до сих пор живут на Юкатане. Один из них Херардо Шиу родился 23 апреля 1943 года, живет, как и его отец, Дионисио Шиу и дед Немесио Шиу в деревушке Тикуль, обрабатывают землю, его дом обычная сельская лачуга мексиканца. А в нескольких километрах к югу от деревушки Тикуль высятся сияя белизной прекрасные стены дворца древних правителей Ушмаля, города, которым правили далекие предки современного мексиканского крестьянина Херардо Шиу... Живы и потомки майясских династий Кочуа и Чи.
Город Цибильчальтун существовал непрерывно более 2 тысяч лет, чем и уникален и прекратил свое существование только 400 лет назад, в начале 17 века, почти через 100 лет после завоевания Мексики испанцами.
Знаменит прибрежный город-форт майя Тулум. Сейчас его часто посещают туристы со всего мира.
Тулум – единственный город индейцев майя так никогда и не завоеванный испанцами! Укрепленная крепость Тулум существовала независимо как от колониальных властей весь 16-17-18 века, но и после обретения Мексикой независимости от Испании не подчинился власти белых испано-мексиканцев.
Эти майя и в 17-19 веках жили совершенно независимо, их территорию надежно защищали километры труднопроходимых джунглей Юкатана, они жили в стенах своих древних городов, исповедовали веру и соблюдали обычаи своих предков. Правитель Эк-Бош в начале 17 века захватил испанскую каравеллу, подбиравшуюся на разведку к прибрежным индейским городам Кинтана-Роо. Индейцы также успешно отбили все попытки испанцев отомстить им за это.
Но к середине 19 века белые испано-мексиканцы все настырнее просачивались сквозь джунгли в таинственный и непокоренный их предкам мир Кинтана-Роо. Не дожидаясь массового проникновения чужаков, индейцы в 1840 году подняли самое массовое восстание коренного населения обеих Америк за все 300 лет, названное в истории Мексики «войной рас». При подавлении восстания креолы, потомки испанцев не стеснялись самых варварских методов, не уступая своим предкам.
Известно, что многие пленные повстанцы-майя ссылались в качестве рабов на плантации Кубы и это уже в середине 19 века!
Но индейцы Кинтана-Роо не сдались ни через 10, ни через 30, ни через 50-70 лет... И уже в начале 20 века, в 1915 году майя снова заняли сваю древнюю столицу Чан-Санта-Крус, взяв под контроль всю территорию штата Кинтана-Роо.
Шла первая половина 20 века, об империи ацтеков, инков и царствах майя остались одни легенды и воспоминания современников, а юкатанские майя снова стали хозяевами своей древней земли. После смерти своего лидера Сесилио Чи (потомка доиспанской династии Чи) восставшими руководил Нох Калан Майо.
Только в 1935 году правительство Мексики официально заключило мир с повстанцами майя! Они послали самолет за правителем Нох Калан Майо и Кочуа, обещая непокорным тулумцам полную автономию.
Правитель Майо умер в 1952 году, его преемником неожиданно для всех стал белый испано-мексиканец, выросший среди индейцев и воспитанный в традициях майя. Современные тулумцы-майя уже спокойно допускают на свою территорию испано-мексиканцев и вообще белых, впервые после 500 лет отчаянной борьбы за жизнь и свободу.
В самом конце 20 века, в 1993-1994 гг. снова имели место вооруженные выступления в южномексиканском штате Чьяпас, населенном главным образом теми же индейцами майя. Их требования носили как экономический, так и политический характер.
Руководители современных майя как правило также происходят из семей-кланов, ведущих свою историю из древнеиндейской знати доиспанской эпохи.
На рассвете чернокожие креолы и француженки в окружении индейцев погрузились в каноэ-итаубы... Впереди был путь по реке длиной в несколько часов...
Вдали на ярко-розовом горизонте появились очертания "тепуи" - столовых гор, которые возвышаются над сельвой разнокалиберными утесами, стоящими как обломки зубов гигантского дракона на расстоянии друг от друга.
Большинство вершин покрыты разнообразной, густой и яркой зеленью, индейцы издревне считали эти странные горы священными, одни считались местом обитания богов, другие напротив - темных сил.
Тепуи веками служили источником таинственных историй и легенд.
Постоянно висящая над плато туманная дымка придает пейзажу что-то ирреальное и мистическое.
Столовые горы, плоские на вершине были картинно увешаны бурливыми водопадами, звук которых разносился по окрестностям на километры.
- Боже, какая неземная красота! - не удержалась от эмоционального возгласа Изабель - отчего же наши соотечественники во Франции судят о Гвиане так мрачно и несправедливо и считают эту прекрасную страну местом пригодным только для ссылки?!
Слабая меланхоличная улыбка осветила смуглое лицо Уа-Ма-Ра:
- Тому есть своя причина. Они боятся лихорадки, которая тысячами сводит их в могилу, но... как я вчера обещал вашим друзьям, мы поделимся с вами надежным здешним средством...
Секунды подумав, он продолжал, как-будто обращаясь ко всем, но взгляд его темных чуть раскосых глаз при этом не отрывался от миловидного лица мадемуазель Ромёф:
- Хотите я расскажу вам больше об этих местах? Где-где... но в районе плато еще не ступала нога белого человека... да и черного... - тут индеец покосился в сторону гаитян - почти что тоже... С этими краями связано много интересных историй...
Люди видели в здешних пещерах множество древних наскальных рисунков, изображавших мифологических животных и какие-то человекообразные существа.
Среди местных жителей бытует история о том, как группа охотников племени пиароа наткнулась на несколько склепов, внутри которых висел необычайно густой туман и стоял сладковатый запах.
Надышавшись этим странным ароматом несколько человек потеряли сознание, а через несколько часов, придя в себя, рассказывали соплеменникам о невероятных видениях и перемещениях в иные миры...
Некоторые люди в этих местах терялись на ровном месте, будто кто-то или что-то мешает им покинуть границы таинственного плато..
Одна из столовых гор называется у местных жителей Ауйан Тепуи - "Царство бога Грома", впрочем, белые чаще называют ее "Горой дьявола"...
Население тут не очень многочисленное, племена яномами, пемон и пиароа. Мирные люди, они верны своим древним обычаям, общины охотников, рыболовов и земледельцев.
Эта благословенная и таинственная земля будет жить в мире до тех пор... пока белые не узнают о здешних месторождениях золота и алмазов... а они здесь есть, но не будем об этом...
Я поднимался на плато... захватывает дух, ветер несет облака прямо в лицо, создавая неповторимое ощущение полета.
Временами, когда туман рассеивается, открывается захватывающий вид на соседние горы, на сверкающее серебром извержение водопадов....
На веслах их итаубы сидел Уаитаки, он же Хуанито, изредка он оглядывался послушать, но очень мало что понимал, ведь Уа-Ма-Ра говорил по-французски.
- Всё это очень интересно... но если не секрет... расскажите хоть самую малость и о себе... пока что... для нас ВЫ самая главная тайна этих мест... - застенчиво улыбнулась Изабель.
Буарди и Рейноса переглянулись, им и самим очень хотелось бы понять, кто этот странный человек.
Уа-Ма-Ра склонив длинноволосую голову набок с минуту разглядывал белую девушку, заставив ее невольно покраснеть:
- Извольте... В моем прошлом нет ничего темного или стыдного... Я Уа-Ма-Ра... сын старого Манаури, вождя племени уай-уай. На нашей территории лет двадцать пять назад открыл миссию испанец падре Альварес.
При крещении я получил имя Фернандо, фамилию... я также принял от него. Я был принят в миссию, падре Альварес отметил мои... недурные способности, а отец не был против, чтобы я учился всему, что знают белые люди...
Миссия существует и сейчас, там учился Арасибо, но он предпочел ограничиться начальными знаниями, как большинство, а я... благодаря падре Альваресу я смог уехать в Испанию и закончил университет в Саламанке...
Учиться было интересно... пытался наладить отношения с другими студентами, но всё бесполезно.
Молчаливое неодобрение и холодное отчуждение окружали меня все годы учебы... на меня смотрели как на говорящую экзотическую обезьяну...которой место в зверинце, в клетке, а не в аудитории...
При этих словах индейца лица его чернокожих попутчиков приняли одинаково замкнутое и мрачное выражение, чувствовалось, что каждый вспоминает что-то своё.
- Я принял решение уйти обратно в сельву, к своим корням и соплеменникам тогда, когда понял, что в обществе воспитавшем и обучившем меня... мне места нет. Да и насчет христианской веры...
В племени у меня была невеста... Ласана...она хотела разделить мой особый путь и тоже хотела учиться новому...
Уа-Ма-Ра замолчал, словно в тяжелых раздумьях, стоит вообще продолжать или нет, но всё же взял себя в руки:
- Некоторое время после возвращения в Кайенну я гостил у падре Альвареса... он убеждал меня стать священником...
Когда я вернулся в деревню... на ее месте были лишь обугленные головешки и трупный смрад... Там побывали охотники за рабами...
Пленных уводили на соседние плантации или гнали по сельве дальше, чтобы продать в соседнем Суринаме голландцам или англичанам... слишком маленьких детей и дряхлых стариков, негодных в рабы убивали на месте... Мой отец и Ласана погибли...
Вернувшись в Кайенну, я сказал падре Альваресу, что остаюсь с моим народом и разделю его судьбу, но проповедовать моим братьям "смирение и покорность" не в состоянии...
Остаток пути прошел в задумчивом тягостном молчании.
Комментарии (6)
Смуглое лицо туземца было невозмутимо и неподвижно, но раскосые темные глаза, обведенные чёрной краской, цепко и внимательно изучали одетых по-европейски чернокожих мужчин.
На белых женщинах его взгляд задержался особо, брови чуть удивленно приподнялись, европейки в сельве, вдали от побережья, от городской цивилизации - настоящая экзотика.
Белки глаз Буарди налились кровью, выступив вперед, он прикрыл собой растерявшуюся Мариэтту.
Наконец, удовлетворенный осмотром, индеец взял копье, перекинул через левую руку дорожный мешок и плащ, украшенный нашитыми на ткань разноцветными перьями тукана и сделал жест, не нуждающийся в переводе, чужаки должны следовать за ним. А был ли у них выбор?
Туземец шел впереди уверенным, пружинящим шагом, удивительно легко и бесшумно.
Его невольные спутники шли напряженно, постоянно опасаясь наступить "не туда". Но как ни старались они двигаться осторожно, под их каблуками постоянно что-то шуршало и хрустело.
Дэвис и Рейноса нервно перешептывались между собой:
- А если мы его сейчас... - Дэвис сжал кулаки - и вернемся к реке...там нас найдут... Мы не беззащитны, при нас карабины и холодное оружие...
- Дело не в этом. Мы значительно углубились в лес. Ты очень представляешь себе... где берег?...В этом зеленом аду для нас нет ориентиров... мы в ловушке... он хотя-бы отведет нас к людям... в свою деревню... - таким же свистящим шепотом ответил американцу Рейноса.
- Ага... отведет... а они нас... - Энджи резко ударил пальцем по горлу - или... я слышал... у некоторых местных племен до сих пор не изжит каннибализм...
Неожиданно индеец резко развернулся, смерил обоих жёстким взглядом, буркнул что-то сквозь зубы гортанно и отрывисто, будто интуитивно догадался, что против него что-то замышляется...
Но вдруг резко вскинул голову куда-то вверх и рывком положил руку на мачете, подвешеному к бедру.
- Эй, парень! - только и успел вскрикнуть Дэвис - когда большой нож просвистел в воздухе прямо над светловолосой головой Изабель.
Обезглавленное тело длинной змеи рухнуло с ветки свисающей над тропой. Онемевшую от ужаса девушку окружили ее спутники, взяли под руки, сама она с трудом держалась на ногах.
- Сурукуку... - мрачно поморщился индеец и выразительно щелкнул языком. Но для его спутников это ничего не объясняло.
Пока девушку приводили в чувство, индеец невозмутимо подобрал убитую змею, разрубил ее длинное тело на большие куски и спрятал в дорожный мешок, откуда достал совсем маленький кожаный мешочек с сушеными травами.
Подошел совсем близко, встряхнул длинными, заплетенными в косички волосами и протянул Изабель на ладони мешочек, показывая, что содержимое следует понюхать, Жак и Мари, Дэвис и Рейноса слегка расступились.
Девушка невольно отодвинулась, когда индеец подошел к ней совсем близко, её расширенные ярко-голубые глаза не отрываясь вглядывались в смуглое, раскрашенное лицо.
Но мешочек с травами всё же она приняла и несколько секунд вдыхала успокаивающие ароматы неведомых тропических растений.
- Спасибо... мне немного лучше... - девушка вздохнула, ее бледные губы немного порозовели.
Индеец кивнул и слабо улыбнулся, будто понял смысл ее слов.
Все разом вздрогнули, услышав гортанный возглас из зарослей кустарника метрах в пяти впереди:
- УамарА!
Из кустов высунулась длинноволосая голова сбежавшего проводника Хуанито, увидев своих недавних спутников, испуганно сверкнув глазами он метнулся в заросли со скоростью белки.
От взрывной испанской ругани кубинца Рейносы, забывшего об осторожности, птицы с шумом и криками взлетали с веток.
- А ну, стой, предатель, иуда, теперь ты от меня не уйдешь! Стой! Стрелять буду! - Рейноса вскинул карабин, но индеец решительно встал между ним и зарослями, в которых скрылся Хуанито, отрицательно замотал головой и поднял руки, призывая не стрелять.
И снова энергичным жестом поманил всех за собой, отрывисто и резко бормоча что-то на своём непонятном гортанном языке.
Примерно в пятнадцати метрах в стороне от тропы стояла постройка в высоту примерно четыре-пять метров, стены которой были покрыты соломой пальмовых листьев аллибаны и маниколя, а также резных столбов из валлабы, соединенных между собой лианами мукру, туру и нибби.
Вполне типичный бенаб - жилище индейцев племени уйа-уай. Такие гаитяне и их спутники уже встречали по берегам Синнамари.
Вход в бенаб закрывала шкура ягуара. По обе стороны от входа на земле лежали длинные бревна, хозяин сел сам и жестом предложил гостям сделать то же.
С минуту помолчал, выдерживая паузу и наконец заговорил на чистом правильном французском языке:
- А теперь настало самое время познакомиться. Вам посоветовал обратиться ко мне Коменж, человек посланный вождем маронов из Иракубы.
Меня зовут Уа-Ма-Ра... ошибки здесь нет, он представил меня как Фернандо Альвареса, это имя мне дали при крещении.
Проходите в мое временное жилище, прошу вас, завтра отправимся в нашу деревню, там же вас будет ждать и человек от маронов.
И да... Хуанито... его племенное имя Уаитаки... не предатель, он решил, что вас подослала к нам колониальная администрация с целью выяснить, где расположены наши поселения в сельве и уничтожить их...
А увидев на берегу браслет с символами карибов, он совсем перепугался и поспешил в деревню сообщить об этом.
Не знал бедолага, что этот браслет потерял как раз я... мне пришлось нанести характерную раскраску и сделать такую прическу... иначе... как бы мне тихо и без вреда пройти через территорию принадлежащую карибам?
Присутствие среди вас белых женщин кажется странным не только Уаитаки... в чем причина их присутствия среди вас?
- Причина наша собственная глупость и неосторожность...- вырвалось у Жака Буарди - девочки побоялись остаться одни, ожидая нас в Кайенне, на побережье среди цивилизации, зато не побоялись поехать с нами сюда...
Гаитянина поразил не только хороший французский язык гвианского индейца, но и сама речь, с головой выдававшая человека, не лишенного образования. Кто же он?
.... .... .....
Обстановка внутри бенаба в общих чертах казалась традиционной.
Небольшой огонь был разведен в очаге, расположенном прямо посреди помещения. Пол устлан узорчатыми пальмовыми циновками на расстоянии от очага.
Они насчитали шесть плетеных хлопковых гамаков, пара деревянных скамей. Судя по всему, здесь должна жить целая семья, а не один человек...
Но внимание Жака, а затем и его спутников привлек предмет мебели, которого по логике вещей быть не должно в жилище индейца южноамериканской сельвы.
Это был старый письменный стол, заваленный с левого края книгами, стопками чистой бумаги, тут же рядом находилась и чернильница с перьями...
Но тут все взгляды невольно уцепились за человеческий череп, стоящий на подставке и украшенный венком из алых цветов. Стало не по себе.
Фернандо Альварес, он же Уа-Ма-Ра перехватил их взгляды и снизошел до ответа:
- Он тоже живет здесь. Это хозяин бенаба. Его дух охраняет это жилище и его новых жильцов... Не трогайте его, это главное.
Гости невольно переглянулись. Странный тип, говорит как образованный человек, на хорошем французском, но уважительно и серьезно придерживается этих первобытных верований и традиций...
Слабо усмехнулся, заметив, как напряглись и помрачнели гости:
- Устраивайтесь удобнее, а я пока приведу себя в порядок, смою карибский раскрас и расплету прическу от греха...
Через полчаса он вернулся к гостям. Зловещие черные круги вокруг глаз исчезли, прическа резко изменилась, длинные, ниже лопаток волосы были собраны высоко на макушке в хвост, на лбу аккуратная прямая челка.
Уа-Ма-Ра открыл верхний ящик стола, достал оттуда темную коробку, украшенную золотыми звездами, открыл ее, там лежали сигары и предложил мужчинам:
- Не откажетесь? Кубинские...
Рейноса издал довольный возглас и охотно протянул руку.
Хозяин нагнулся и извлек из под стола плетеный ящик с глиняными пузатыми сосудами объемом примерно литр каждый. Поставил на стол коричневые глиняные чаши с бело-красным узором.
Встретив вопросительный взгляд гостей пояснил:
- Кашири. Местное пиво.... заодно расскажете о своей миссии. Я знаю, от нас вы отправитесь в Синнамари, где в тюрьме содержат ТЕХ французов...
Достойные люди... единственные из всех белых, которых мы уважаем... либерте, эгалите... Сейчас... увы... они побеждены...
Я... в знак солидарности... от нас тоже кое-что передам им... здешнее народное лекарство, после применения которого им не страшна местная лихорадка... А теперь расскажите...
Вокруг бенаба вдруг послышались приглушенные человеческие голоса.
Уа-Ма-Ра внезапно замолчал, гости тоже быстро обернулись.
Шкура ягуара на входе в бенаб была отодвинута смуглой рукой, украшенной медным браслетом, а через секунду показалось лицо Хуанито... или его стоило называть Уаитаки?
За его спиной суетились человеческие тени, сгребали хворост в кучи и разжигали костры вокруг бенаба, в свете танцующего пламени были видны полуобнаженные тела.
Они словно материализовались из ниоткуда, из мрака полуночной сельвы...
Бывший проводник заговорил, но его быстро оттеснили в сторону и в помещение вошли несколько индейцев.
Молодые люди, на вид от восемнадцати до двадцати пяти лет, с такими же длинными хвостами на голове, как у Уа-Ма-Ра, с серьгами-кольцами в ушах и с медными браслетами на кистях рук.
К поясам узких набедренных повязок прикреплены мачете, без них в этих зарослях никуда. Копья они спокойно поставили у стены.
- Не бойтесь, это ребята из нашей деревни... - гаитян встретил прямой открытый взгляд Уа-Ма-Ра - Антекуме, Ланаки, а это Арасибо... - он отдельно кивнул в сторону энергичного молодого человека с живым и чуть смешливым блеском в глазах, напрасно пытавшегося придать себе суровый и мрачный вид - - Арасибо неплохо говорит по-французски... для детей сельвы...
- Ага... - насмешливо отозвался упомянутый Арасибо - хоть и не учился в университете Саламанки, как некоторые..
Комментарии (5)
Изумрудно-зеленый мир нетронутой сельвы окружил гаитян и двух белых женщин со всех сторон.
Пара дней, которые они проплыли на каноэ по реке Синнамари с местным проводником Хуанито произвели на них незабываемое впечатление.
- Наверное, вам привычны такие пейзажи... - Изабель и Мари с широко раскрытыми глазами оглядывались по сторонам.
- Нет... на Гаити, как и на Кубе преобладают равнины и горы... таких девственных лесов... нет там со времен Колумба... такого масштаба зарослей... мы тоже никогда не видели... - ответил Жак за себя и Рейносу.
Молодая женщина хотела зачерпнуть воды и обтереть лицо, но проводник отреагировал резким жестом и забормотал на ломаном французском:
- Нет! Нет! В воду... нет... Здесь ловить пиранья... и рыба-собака...
Мари не имела представления об этих рыбах, но озабоченность проводника и его расширенные зрачки заставили отдернуть руку от поверхности мутной желтоватой воды.
Через полчаса они высадились на песчаной отмели, мужчины вытащили на берег каноэ.
На влажном песке что-то тускло блеснуло и Хуанито рывком поднял вещицу и как-то разом помрачнев, задумчиво покрутил в руках, это был узорчатый браслет.
Проводник теперь как-то особенно внимательно вслушивался в окружающую тишину и оглядывал окрестности.
По обоим берегам реки Синнамари по-прежнему таинственно шелестела ярко-зеленой живой стеной сельва, о чем-то зловеще шептались сочные резные листья пальм, но... вокруг и поблизости не было никаких признаков человеческого жилья, ни поселения, ни одинокой лачуги...
Хуанито между тем невозмутимо собрал свои нехитрые пожитки и явно намеревался их оставить, Рейноса решительно положил руку ему на плечо:
- Эй, приятель, что за шутки? Ты намерен бросить нас в этих дебрях?! Это плохая идея!
- Я только доставить вас...как обещать... вас найти... те... кто надо... руки убери!
Внезапно он сорвался с места и бросился бежать в заросли.
Жак хотел его схватить, но быстро вернулся, сообразив, что Мари и ее подругу нельзя ни на минуту оставлять одних в этом диком, далеком от цивилизации месте, а Рейноса упрямо решил догнать странного проводника.
С карабином наперевес Жак Буарди нервно вглядывался в густой зеленый мрак, сомкнувшийся за их спутником и сбежавшим проводником.
Но тишину нарушали только звуки дикой природы, голоса птиц и тихий плеск волн.
Через четверть часа Рейноса вернулся, отдышался и вытер ладонью влажный лоб.
- Вот черт! Как призрак растворился! Будто сельва ожила и съела его. Это минус... а плюс в том, что я нашел едва заметную тропинку... значит все-таки люди здесь бывают и нередко...
.... .... .....
То, что Рейноса назвал "тропинкой" было так условно, что менее внимательный городской человек просто бы ее не заметил.
Спутники Мари всё время чутко оглядывались, опасаясь змей, которые могли не только подкарауливать в траве, но и атаковать с ветки дерева.
В этих местах водились и ягуары, эти самые крупные хищники Южной Америки.
Шли гуськом, осторожно, след в след, стараясь не касаться низко свисающих лиан, внимательные ко всему, что под ногами и вокруг. Аромат неведомых цветов причудливо смешивался с запахом тлена от перегноя в почве
Но духи сельвы оказались к ним снисходительны, прогневать их чужаки еще не успели...
- Около часа идем, не меньше... зеленому аду конца не видно... - мрачно буркнул Рейноса - не остаться бы нам здесь навечно...
Услышав эти слова, Мари прижалась к Жаку. Он слегка обнял ее за плечи:
- Всё будет хорошо... - Буарди проглотил тяжелый комок и вытер пот со лба, эти слова прозвучали искренне, но в эти минуты не очень убедительно.
Зачем было брать с собой женщин?! Как накануне отъезда удалось Мари и Изабель убедить взять их с собой...что они себе думали, что это прогулка по экзотическому саду?!
Через секунду Изабель тихо вскрикнула и указала спутникам куда-то в сторону.
От поистине гигантского в высоту и в толщину ствола дерева бесшумно отделилась скрытая доселе в его тени человеческая фигура.
Мужчина лет тридцати стоял опираясь на копьё, он был почти обнажен, узкая набедренная повязка белого цвета резко оттеняла темно-бронзовый цвет кожи.
Длинные, ниже лопаток черные волосы заплетены в десятки косичек на кончиках которых закреплены яркие перья, на кистях рук узорчатые браслеты из начищенной меди, на груди ожерелье из звериных клыков.
Лицо с высокими скулами и миндалевидные, почти раскосые чёрные глаза не менее ясно, чем наряд, свидетельствовали, что перед ними коренной житель сельвы. Вокруг глаз черная раскраска.
Кто перед ними, представитель какого племени? Мирный охотник или воин?
Комментарии (2)
Кафе "Л, Этуаль" в центре Кайенны.
Через открытые шелковые шторы вишневого цвета был виден выход на веранду.
Мельком осмотрев красиво сервированный стол, покрытый яркой цветной скатерью с экзотическими узорами, Мариэтта переключила всё своё внимание на окружающий пейзаж.
В Кайенне обращала на себя внимание смешанная старинная архитектура в в испанском, голландском, французском стиле, белые стены, увитые вьющимися растениями.
Это разнородность архитектуры наглядно показывала, что территория в прошлом очень часто меняла хозяев.
Напротив кафе рядом с верандой тихо и умиротворяюще журчал фонтан в испано-мавританском стиле.
Ни малейшей прохлады, воздух раскаленный, как из печи и угнетающая влажность, климат здесь был значительно тяжелее для европейца, чем на Сен-Доминго к которому она уже успела привыкнуть. Резные листья пальм сонно поникли на палящем солнце.
Больше всего в пестрой уличной толпе было черных и смуглых лиц, африканцев, мулатов, полуобнаженных индейцев из сельвы. Мари невольно бросилось в глаза, что белые люди держались от всех особняком, смешиваясь с "цветными" только в тех случаях, когда избежать их соседства было физически невозможно. Также было и на Сен-Доминго до Революции...
Рядом с Мариэттой сидела ее подруга Изабель Ромёф, худощавая молодая женщина лет двадцати пяти с пышными светлыми волосами и тонкими чертами лица и с любопытством изучала меню.
Гвианская кухня была причудливой смесью французской кулинарии и местных традиций, наследия коренных индейцев и африканцев, с непривычки европейцу казалось излишним количество специй и особенно кайеннского перца.
Ради Мари и ее подруги Жак заказал блюда преимущественно французской кухни и красное вино "Шато Лагранж".
Мариэтта и Изабель познакомились еще на Гаити, уезжая, Мари упросила Жака забрать ее в Гвиану, одинокая белая женщина без защиты и друзей из местных легко могла сделаться жертвой новых порядков, диктатор Дессалин, сам в юности побывавший рабом, уверенно считал, что"хороший белый это мертвый белый". Жестокость родила жестокость...
Гвиана по-прежнему являлась заморской территорией Франции, здесь она могла бы чувствовать себя куда более уверенно.
На нее саму немного косились и она отлично понимала причину, две белые женщины в окружении троих хорошо одетых чернокожих мужчин.
С ними приехали также гаитяне по происхождению, брат и сестра Ламар, их, сторонников первого президента Туссена тоже не жаловал новоявленный "самодержец" острова и они тоже решились уехать. Именно семьей Ламар оставался пока сын Мари.
- Зачем мы сюда приехали, Жако? Что за дела у вас здесь? Я бы не хотела остаться здесь навсегда...
Буарди поднял голову от тарелки, в мягком полумраке ярко выделялись белки глаз на темном лице:
- Нет, милая, мы не задержимся здесь дольше, чем следует. Еще дома, в Кап-Аитьене, я получил предписание... о том, что я тебе сказал сейчас... никому... поспособствовать смягчению условий содержания нескольких человек в тюрьме Синнамари... разумеется, неофициально.
Эти люди белые... французы, твои соотечественники... - секунду помолчал, будто сомневаясь, стоит ли продолжать, но затем решился - это уцелевшие революционеры, якобинцы, которых бонапартисты ссылают сюда, в надежде, что местный климат убьет их.
Единственные белые, к которым мы можем испытывать искреннее уважение, кто вопреки сопротивлению плантаторов и мнению всей Европы отменил рабство и подал нам руку в строгом соответствии с декларированными принципами...
Ваша же американская "демократия", не обижайся, Энджи, оказалась лживой с самого начала... Какое имеют право рассуждать о демократии... о свободе... те, кто сам имеет рабов?!
- А чего обижаться? Всё так и есть. Янки-англосаксы не считают нас такими же американцами, как они сами...да и людьми тоже... не считают... - губы Дэвиса нервно дернулись, глаза зло блеснули, о чем-то вспомнив, он замолчал.
- Англичане, янки, испанцы, голландцы... все они для нас "на одно лицо"... - вяло махнул тонкой кистью кубинец Рейноса - лицемерие их общее качество. Вспомните, сколько визжали их газеты "о зверствах черных, о резне на Гаити" три года назад?
Но разве хоть одна их газета написала о том, как извращались над пленными повстанцами французские бонапартисты несколькими месяцами ранее?
Четвертования, колесования... к нам применялась вся дикость, отмененная в самой Европе. И что? Молчали их газеты... Или вот это... взгляните... изображение не очень качественное... издавалось в подпольной типографии... - Рейноса вытащил из сумки брошюру и нашел нужную страницу.
- Английская гравюра Уильяма Блэйка четырнадцатилетней давности...от 1792 года... повторюсь... нашего времени... не времен Колумба и конкистадоров...
Гравюра изображала чёрного африканца, подвешенного на мясницкий крюк за ребра. Так "носители христианской веры и высшей цивилизации" приводили к покорности восставших рабов в соседнем Суринаме...
Войны с маронами изматывают англичан уже целое столетие... И вот голландцы...неподалеку от границы с Гвианой снова создали прецедент, затеяв охоту на рабов.
- Мароны? - неуверенно переспросила Мариэтта.
- Да, это беглые африканские рабы, обосновавшие свои поселения в сельве по соседству с местными индейцами, они живут там как свободные охотники и земледельцы. Они дерзкие, умелые воины, жестко отбивают атаки на свои поселки со стороны охотников за рабами, а нередко сами нападают на плантации для освобождения соплеменников.
Они хорошо организованы, вооружены. Эти восстания не выглядят жалкими и заведомо обреченными, плантаторов били уверенно и не менее жестоко, чем те прежде обращались с ними... Но тише...
К их столику уверенным пружинящим шагом подошел худощавый мужчина средних лет с очень темной кожей и волосами до плеч, заплетенными в десяток косичек.
На секунды его взгляд с легким недоумением задержался на Мари Дюплесси.
- Кто из вас Жак Буарди из Кап-Аитьена?
Когда тот отозвался, неизвестный продолжал:
- Ваши спутники это Диего Рейноса, уроженец Кубы и Энджел Дэвис из Нового Орлеана?
Услышав спокойное подтверждение, "абориген" снова смерил молодую женщину недоверчивым взглядом, таким же взглядом он скользнул и по бледному лицу Изабель.
Заметив это, Жак решительно отложил вилку и четко раздельно произнес, кивнув в сторону Мари:
- Это... моя жена... - и встретил полный нежности взгляд Мариэтты - на самом деле они на Гаити не успели пожениться и отложили брак до окончания этой странной и непонятной для нее "миссии в Гвиану".
Жак Буарди сделал приглашающий жест и незнакомец подсел к ним, склонившись над столом он тихо заговорил:
- Меня зовут Робер Коменж, меня отправил к вам вождь здешних маронов Франсуа Арройо Мгамбо из лесного поселения Иракубо... - Коменж нервно оглянулся и еще сильнее понизил голос - но сначала вам предстоит увидеться с Фернандо Альваресом... очень колоритный тип и очень ценный для нас человек... - по губам скользнула добродушная усмешка - через него мы заключили союз с "детьми сельвы", индейцами трех аравакских племен: уай-уай, акавайо и гуахарибо.
Индейцы также, как и мы, страдают от набегов охотников за рабами. Недавно эти хищники сожгли дотла деревушку в низовьях Марони. Уцелевших продали в рабство на ближайшие плантации.
В этом колониальным властям и плантаторам, увы, помогают здешние карибы, они нанимаются ловцами на рабов из других племен, охранниками к чиновникам...это процветает в соседнем Суринаме, но иногда происходит и здесь.
Если в ближайшем времени власти колонии не откажутся от этой практики... земля загорится у них под ногами, снова запылают плантации и особняки... Не за горами уже НАША Война за Независимость и конец Белой плантаторской Америки...
Комментарии (8)
Несколько дней Мари не видела вокруг почти никого, кроме сына.
Она потеряла его трехлетним малышом, а нашла тринадцатилетним подростком, несколько ершистым, как и все подростки, иногда чрезмерно серьезным, чтобы выглядеть «настоящим мужчиной, а не глупым щенком».
И всё же, сквозь всю серьезность и важность, чувствовалась радость, что, наконец, сбылась мечта детских лет и мама нашлась...
Мари также имела возможность убедиться, что образованию мальчика Жак уделял должное внимание, и маленький белый гаитянин в этом отношении ничем не уступал своим сверстникам из Франции или Соединенных Штатов.
Правда, выросший в окружении чернокожих ровесников, Антуан настаивал, что он не француз, а гаитянин, как «отец», хотя Жак Буарди никогда не обманывал приемного сына в том, что касается его происхождения.
Невозможность их кровного родства была слишком очевидной, бледный светловолосый мальчик с европейскими чертами лица разительно отличался от мужчины с чисто африканским типом лица и цветом кожи максимально тёмным даже по меркам Африки...
Подросток отлично ориентировался в местной культуре и обычаях, был тут своим, наравне с французским владел франко-креольским языком и предпочитал экзотическую прическу с десятками тонких косичек, комично смотревшуюся на светлых волосах...
Заметив на руке сына странную татуировку, Мари решила выяснить у Жака, почему он это разрешил и что именно она означает...
Только сейчас она спохватилась, что переключившись на сына, что понятно, всё же будто отвернулась от Жака и забыла о его существовании.
А он внимательно, сумрачно и как-то грустно наблюдал за ней и мальчиком на расстоянии и не спешил к ним присоединиться... почему так?
Когда Мари тихо вошла в столовую, Жак нервным движением поправил кисейный галстук и отвернулся к окну:
- Я так понимаю... ты нашла сына... и теперь захочешь как можно быстрее уехать с этого опасного для белых острова... Ты еще не думала, куда вы поедете, во Францию... в Новый Орлеан или в Соединенные Штаты?
Мари невольно резнули по сердцу его последние слова, молодая женщина слегка нахмурилась и побледнела:
- Что значит, куда мы поедем? Ты что же... не хочешь ехать с нами... оставишь Антуана, который привык называть тебя отцом, а я, как же я... может, ты хочешь остаться с этой... Розой... скажи всё, как есть, я... – Мари проглотила комок – я... постараюсь понять...
Жак обернулся к ней, нарочито прямой и крайне напряженный. Высокие скулы обозначились резче, белки глаз нервно поблескивали.
- Мари... – он мягко поднес к губам ее тонкие бледные руки – это ты... скажи мне... как есть... я... всё еще нужен тебе или... всё дело... в благодарности... за сына... Я не хочу так... из благодарности,... в качестве «доброго друга, которому очень обязаны и нельзя отказать»...
Или из выгоды, извини, ведь создали же у нас сейчас закон, что на Гаити могут остаться те белые женщины, которые согласились выйти замуж за чернокожих...
- Милый Жако... – Мари крепко обняла его за шею обеими руками и уткнулась лицом в пышный галстук – я не переставала любить тебя... ты очень-очень нужен мне... и... причем здесь «из благодарности», «добрый друг» и всё прочее?...
Что касается выгоды... это честно, меня задело, если бы я искала выгоды, я должна была бы стремиться как можно скорее уехать отсюда, а не остаться здесь!
Мари тяжело опустилась в кресло и уронила голову на руки. Услышав тихий шелест рядом, и слегка раздвинув пальцы, она с удивлением наблюдала, как медленно Жак присел на пол и прижался головой к ее коленям.
Осторожно и нежно провела ладонью по жестковатым курчавым волосам.
- Прости меня, ради Бога... я слишком часто мечтал о нашей встрече... мне не так легко было поверить, что ты здесь не только в поисках ребенка... но и ради меня... Что касается Розы... ну, извини, не был я монахом эти годы... но ей не было, и нет места в моей жизни...это лишь ее претензии и фантазии...
Тем более... если ты согласна, мы немедленно переезжаем отсюда...
Район Дельмас кишит шпионами Дессалина, диктатору служит и мой сводный братец Жером Буарди... не к ночи, как нечистый, будь упомянут. Ночной призрак, пьющий кровь, тонтон-макут...
Помнишь этого красавчика с повадками крупного хищника? Как на грех, внешне я с ним похож, из-за чего уже имел неприятности...
При французах Жером весь из себя чёрный коммерсант, владелец нескольких кафе, а по-тихому и борделей... теперь он у нас плантатор, выкупил одну усадьбу на северной равнине...
В отличных отношениях и с самозваным императором и с его личным секретарем Буароном-Тоннере... ну, тот самый маньяк, который науськивал толпы восставших драть кожу с белых...
При упоминании Буарона-Тоннере Мари невольно вздрогнула... и криминального «коммерсанта», сводного брата Жако она тоже вспомнила.
Заметив страх, мелькнувший в ярких синих глазах, Жак нежно погладил Мари по золотистым волосам, как ребенка и, мягким жестом приподняв голову за подбородок, стал страстно и нежно целовать пухлые губы, расстегнутое платье медленно сползло со сливочно-белых точеных плеч... Время остановилось...
.... .... .....
- Отец! – раздался звонкий и резкий голосок подростка и настойчивый стук в дверь – к нам приехали месье Рейноса и месье Дэвис... Они ждут на веранде...
- Вот чёрт! Скажи, пусть немного подождут! – и уже тихо, обращаясь к разомлевшей Мари, которая грациозно и лениво потягивалась, как не вовремя встревоженная кошка – ну, что делать, одеваемся и встречаем гостей, это мои друзья, не уверен, помнишь ли ты их, прошло столько лет, кубинец Диего Рейноса и американец Энджел Дэвис...
Наш общий друг коренной американец - чироки Джейми Уаюкума Тиббс недавно погиб...на стороне гаитян против рабства и колониальной зависимости... Удивительный редкий человек, погиб даже не за свой народ, не за своих индейцев чироки, но за идею и принцип...
Мари, милая, ну, одевайся же, поторопись, я вместе с Антуаном помогу тебе быстрее накрыть на стол. А завтра я напишу тетушке Марте, узнав о том, что ты нашлась и мы снова вместе, она обязательно приедет...
Услышав имя тетушки Марты крайне изумленная Мариэтта остановилась на пороге кухни:
- Чудесная добрая женщина, так она жива?! Уже тогда, десять лет назад, она казалась мне пожилой...она добровольно помогала мне с Антуаном, сидела с ним...
Жак выразительно кивнул и ловко расставил на столе необходимое количество приборов, салфетки, ножи и вилки:
- Да... Она стала отличной бабушкой Антуану, ухаживала за ним, гуляла, играла. Бедная женщина, она давно мечтала о внуках, но еще в 1788, накануне общего восстания, веселящаяся «золотая молодежь», плантаторский сынок с дружками ТАК развлеклись с ее дочерью, что она уже никогда не могла иметь детей... а через два года умерла... Ладно, не вовремя такая грустная тема, в любом случае, тетушка Марта будет очень рада тебе...
- И вот еще... Антуан, подойти ко мне, и покажи татуировку на руке... – обратилась к сыну Мари – я всё хотела спросить, Жак, что это за символы и зачем это ему?
- Антуан, принеси, пожалуйста, мясо в глиняных горшочках и «мавританский» салат...
Когда мальчик ушел, Жак опустился в кресло и жестом пригласил Мари сделать то же:
- У нас мало времени, гости не должны ждать, но я постараюсь объяснить кратко. Я должен был максимально обезопасить мальчика, ты сама видишь, что сейчас здесь очень опасно для белых. Я не могу всегда держать его при себе, ему не всегда будет двенадцать лет... Он и сейчас порой уже бунтует, он, видите-ли, уже не дитё и сам постоит за себя...
Татуировка - это знак клана лукУми... Вижу, тебе это ни о чем. Этот народ соседи еще называют йорУба, он проживает в низовьях реки КуАрры, белые называют эту реку НигЕр, в государстве Эдо и в соседнем королевстве БенИн, откуда родом мой отец-африканец.
Среди бывших рабов и свободных гаитян многие ведут свое происхождение от лукуми-йоруба. Если Антуан носит эту татуировку, то условно он как-бы «не белый» и за него есть, кому вступиться...пусть думают, прежде чем нападать...
Сначала я думал сделать ему татуировку народа йолОф. К сенегальцам йолоф принадлежала моя мать, но передумал, представителей этого клана здесь не так много...
- А я думал, рабство отменили... – вид мальчика, вернувшегося с кухни с салатом и мясом, был комически-мрачный.
- Перетрудился, несчастный... ты маме еще пожалуйся... – в тон ему отвечал Жако, - ну же, белый раб черного господина, иди и открой дверь нашим гостям... - и обращаясь к Мари - должен сказать прямо... здесь становится слишком опасно не только для белых, но и для гаитян-республиканцев, сторонников покойного Туссена... у меня есть задание... нужно помочь некоторым людям... мы уезжаем в Гвиану...а оттуда на Кубу...
Она потеряла его трехлетним малышом, а нашла тринадцатилетним подростком, несколько ершистым, как и все подростки, иногда чрезмерно серьезным, чтобы выглядеть «настоящим мужчиной, а не глупым щенком».
И всё же, сквозь всю серьезность и важность, чувствовалась радость, что, наконец, сбылась мечта детских лет и мама нашлась...
Мари также имела возможность убедиться, что образованию мальчика Жак уделял должное внимание, и маленький белый гаитянин в этом отношении ничем не уступал своим сверстникам из Франции или Соединенных Штатов.
Правда, выросший в окружении чернокожих ровесников, Антуан настаивал, что он не француз, а гаитянин, как «отец», хотя Жак Буарди никогда не обманывал приемного сына в том, что касается его происхождения.
Невозможность их кровного родства была слишком очевидной, бледный светловолосый мальчик с европейскими чертами лица разительно отличался от мужчины с чисто африканским типом лица и цветом кожи максимально тёмным даже по меркам Африки...
Подросток отлично ориентировался в местной культуре и обычаях, был тут своим, наравне с французским владел франко-креольским языком и предпочитал экзотическую прическу с десятками тонких косичек, комично смотревшуюся на светлых волосах...
Заметив на руке сына странную татуировку, Мари решила выяснить у Жака, почему он это разрешил и что именно она означает...
Только сейчас она спохватилась, что переключившись на сына, что понятно, всё же будто отвернулась от Жака и забыла о его существовании.
А он внимательно, сумрачно и как-то грустно наблюдал за ней и мальчиком на расстоянии и не спешил к ним присоединиться... почему так?
Когда Мари тихо вошла в столовую, Жак нервным движением поправил кисейный галстук и отвернулся к окну:
- Я так понимаю... ты нашла сына... и теперь захочешь как можно быстрее уехать с этого опасного для белых острова... Ты еще не думала, куда вы поедете, во Францию... в Новый Орлеан или в Соединенные Штаты?
Мари невольно резнули по сердцу его последние слова, молодая женщина слегка нахмурилась и побледнела:
- Что значит, куда мы поедем? Ты что же... не хочешь ехать с нами... оставишь Антуана, который привык называть тебя отцом, а я, как же я... может, ты хочешь остаться с этой... Розой... скажи всё, как есть, я... – Мари проглотила комок – я... постараюсь понять...
Жак обернулся к ней, нарочито прямой и крайне напряженный. Высокие скулы обозначились резче, белки глаз нервно поблескивали.
- Мари... – он мягко поднес к губам ее тонкие бледные руки – это ты... скажи мне... как есть... я... всё еще нужен тебе или... всё дело... в благодарности... за сына... Я не хочу так... из благодарности,... в качестве «доброго друга, которому очень обязаны и нельзя отказать»...
Или из выгоды, извини, ведь создали же у нас сейчас закон, что на Гаити могут остаться те белые женщины, которые согласились выйти замуж за чернокожих...
- Милый Жако... – Мари крепко обняла его за шею обеими руками и уткнулась лицом в пышный галстук – я не переставала любить тебя... ты очень-очень нужен мне... и... причем здесь «из благодарности», «добрый друг» и всё прочее?...
Что касается выгоды... это честно, меня задело, если бы я искала выгоды, я должна была бы стремиться как можно скорее уехать отсюда, а не остаться здесь!
Мари тяжело опустилась в кресло и уронила голову на руки. Услышав тихий шелест рядом, и слегка раздвинув пальцы, она с удивлением наблюдала, как медленно Жак присел на пол и прижался головой к ее коленям.
Осторожно и нежно провела ладонью по жестковатым курчавым волосам.
- Прости меня, ради Бога... я слишком часто мечтал о нашей встрече... мне не так легко было поверить, что ты здесь не только в поисках ребенка... но и ради меня... Что касается Розы... ну, извини, не был я монахом эти годы... но ей не было, и нет места в моей жизни...это лишь ее претензии и фантазии...
Тем более... если ты согласна, мы немедленно переезжаем отсюда...
Район Дельмас кишит шпионами Дессалина, диктатору служит и мой сводный братец Жером Буарди... не к ночи, как нечистый, будь упомянут. Ночной призрак, пьющий кровь, тонтон-макут...
Помнишь этого красавчика с повадками крупного хищника? Как на грех, внешне я с ним похож, из-за чего уже имел неприятности...
При французах Жером весь из себя чёрный коммерсант, владелец нескольких кафе, а по-тихому и борделей... теперь он у нас плантатор, выкупил одну усадьбу на северной равнине...
В отличных отношениях и с самозваным императором и с его личным секретарем Буароном-Тоннере... ну, тот самый маньяк, который науськивал толпы восставших драть кожу с белых...
При упоминании Буарона-Тоннере Мари невольно вздрогнула... и криминального «коммерсанта», сводного брата Жако она тоже вспомнила.
Заметив страх, мелькнувший в ярких синих глазах, Жак нежно погладил Мари по золотистым волосам, как ребенка и, мягким жестом приподняв голову за подбородок, стал страстно и нежно целовать пухлые губы, расстегнутое платье медленно сползло со сливочно-белых точеных плеч... Время остановилось...
.... .... .....
- Отец! – раздался звонкий и резкий голосок подростка и настойчивый стук в дверь – к нам приехали месье Рейноса и месье Дэвис... Они ждут на веранде...
- Вот чёрт! Скажи, пусть немного подождут! – и уже тихо, обращаясь к разомлевшей Мари, которая грациозно и лениво потягивалась, как не вовремя встревоженная кошка – ну, что делать, одеваемся и встречаем гостей, это мои друзья, не уверен, помнишь ли ты их, прошло столько лет, кубинец Диего Рейноса и американец Энджел Дэвис...
Наш общий друг коренной американец - чироки Джейми Уаюкума Тиббс недавно погиб...на стороне гаитян против рабства и колониальной зависимости... Удивительный редкий человек, погиб даже не за свой народ, не за своих индейцев чироки, но за идею и принцип...
Мари, милая, ну, одевайся же, поторопись, я вместе с Антуаном помогу тебе быстрее накрыть на стол. А завтра я напишу тетушке Марте, узнав о том, что ты нашлась и мы снова вместе, она обязательно приедет...
Услышав имя тетушки Марты крайне изумленная Мариэтта остановилась на пороге кухни:
- Чудесная добрая женщина, так она жива?! Уже тогда, десять лет назад, она казалась мне пожилой...она добровольно помогала мне с Антуаном, сидела с ним...
Жак выразительно кивнул и ловко расставил на столе необходимое количество приборов, салфетки, ножи и вилки:
- Да... Она стала отличной бабушкой Антуану, ухаживала за ним, гуляла, играла. Бедная женщина, она давно мечтала о внуках, но еще в 1788, накануне общего восстания, веселящаяся «золотая молодежь», плантаторский сынок с дружками ТАК развлеклись с ее дочерью, что она уже никогда не могла иметь детей... а через два года умерла... Ладно, не вовремя такая грустная тема, в любом случае, тетушка Марта будет очень рада тебе...
- И вот еще... Антуан, подойти ко мне, и покажи татуировку на руке... – обратилась к сыну Мари – я всё хотела спросить, Жак, что это за символы и зачем это ему?
- Антуан, принеси, пожалуйста, мясо в глиняных горшочках и «мавританский» салат...
Когда мальчик ушел, Жак опустился в кресло и жестом пригласил Мари сделать то же:
- У нас мало времени, гости не должны ждать, но я постараюсь объяснить кратко. Я должен был максимально обезопасить мальчика, ты сама видишь, что сейчас здесь очень опасно для белых. Я не могу всегда держать его при себе, ему не всегда будет двенадцать лет... Он и сейчас порой уже бунтует, он, видите-ли, уже не дитё и сам постоит за себя...
Татуировка - это знак клана лукУми... Вижу, тебе это ни о чем. Этот народ соседи еще называют йорУба, он проживает в низовьях реки КуАрры, белые называют эту реку НигЕр, в государстве Эдо и в соседнем королевстве БенИн, откуда родом мой отец-африканец.
Среди бывших рабов и свободных гаитян многие ведут свое происхождение от лукуми-йоруба. Если Антуан носит эту татуировку, то условно он как-бы «не белый» и за него есть, кому вступиться...пусть думают, прежде чем нападать...
Сначала я думал сделать ему татуировку народа йолОф. К сенегальцам йолоф принадлежала моя мать, но передумал, представителей этого клана здесь не так много...
- А я думал, рабство отменили... – вид мальчика, вернувшегося с кухни с салатом и мясом, был комически-мрачный.
- Перетрудился, несчастный... ты маме еще пожалуйся... – в тон ему отвечал Жако, - ну же, белый раб черного господина, иди и открой дверь нашим гостям... - и обращаясь к Мари - должен сказать прямо... здесь становится слишком опасно не только для белых, но и для гаитян-республиканцев, сторонников покойного Туссена... у меня есть задание... нужно помочь некоторым людям... мы уезжаем в Гвиану...а оттуда на Кубу...
Комментарии (6)
Около двух недель жили Мари и Элен в доме брата и сестры Ламар.
Стояла душная тропическая ночь. На чернильно-синем покрывале неба ярким золотым пятном выделялась луна. Ни освежающего ветерка, никакой прохлады, резные листья пальм вокруг веранды застыли в напряженной неподвижности.
На улице постепенно стихло, только издали еще раздавались звуки барабанов и своеобразные для уха европейца ритмичные песни, распеваемые нетрезвыми голосами...
Ни гостям, ни хозяевам не спалось. Жюстина с помощью Мари накрыла на веранде стол, повесила на стену веранды пару фонарей.
Когда Элен, сославшись на головную боль, ушла в свою комнату отдыхать, Мариэтта наконец, решилась и рассказала хозяевам свою историю...
Коротко рассказала о том, как совсем юной 17-летней девушкой, приехала на остров из Франции с отцом и старшей сестрой.
Приметив простые в интимных вопросах нравы карибских креолов, решилась рассказать то, о чем умолчала бы обязательно в разговоре с соотечественниками, как в результате короткого и неудачного первого романа летом 1790 года осталась одна с полуторагодовалым ребенком на руках, презираемая и брошенная всеми, как «падшая девица».
О том, как встретила и потеряла здесь любимого человека, его звали Жак Буарди, он погиб в 1793 году во время мощного восстания рабов на северной равнине, а вместе с ним погиб и её ребенок...
Её, в числе многих других белых женщин с детьми спешно эвакуировали и вывезли в Северную Америку, во французский Новый Орлеан.
- Я напрасно пыталась забыть всё, что здесь произошло и устроить новую жизнь... Спустя почти 6 лет даже вышла замуж... за франко-американца...поэтому, я уже не мадемуазель Дюплесси, а мадам Дюбуа, но брак продлился совсем недолго и распался...он хотел детей, а я никак не могла забеременеть... даже странно... ведь у меня был сын... а может всё и к лучшему, детей надо рожать от любимого человека...
Не слишком сентиментальная, живая и насмешливая Жюстина во время рассказа француженки вдруг стала нетипично серьезной, по-женски прониклась ее несчастьем.
Её брат задумчиво поставил на стол опустевший бокал, в полумраке веранды на тёмном лице особенно ярко выделялись белки глаз.
- Если то, о чем я думаю, верно...- он переглянулся с сестрой, - мы с Мари проедемся завтра до района Дельмас... это примерно в часе езды отсюда...Версия моя стОит того, чтобы ее проверить...
- Не слишком ли это опасно, Пьер? Может лучше его пригласить сюда? Сможешь ли ты один защитить ее против убийц, науськанных на всех белых Дессалином?
- Зачем, куда вы собираетесь меня везти? – Мариэтта забеспокоилась и побледнела.
.... .... .....
1803 год. Случилось то, что должно было случиться.
Подобно своему кумиру Наполеону Жак-Жак Дессалин провозгласил себя «императором Жаком I-ым» и следом же издал указ о массовом истреблении всех белых людей, еще остававшихся на острове.
Удобным поводом для этих расправ послужили средневековые зверства карателей генерала Рошамбо, которому бонапартистский режим Парижа поставил четкие задачи, во-первых, не дать острову отделиться от Франции, во-вторых, провести декрет о восстановлении рабства для черного населения и привести гаитян к «должной для рабов покорности».
Наполеон делал всё, чтобы политическое наследие французских якобинцев, декрет об отмене рабства от февраля 1794, Декларацию Прав Человека и прочее вытравить из сознания жителей Французских Антил.
Под «расовый террор» попадали без различий и бывшие рабы, и свободные образованные чернокожие гаитяне, люди обоего пола и разного возраста...
Но вместо ожидаемой покорности и смирения, декрет о восстановлении рабства и варварство карателей вызвали к жизни фанатичную стойкость островитян, решивших, что лучше умереть свободными, чем жить рабами и ответную, не менее варварскую жестокость ко всем белым, без различия класса, профессии, многие из тех, кто не мог по разным причинам выехать с острова вовсе не были ни работорговцами, ни плантаторами...
Причем убивать «рекомендовалось» по-тихому, холодным оружием, ночами. Иначе, услышав грохот выстрелов и крики в ночи, другие белые имели бы шанс разбежаться и спрятаться... При этом нередко и намеренно убивали белых женщин и детей, чтобы «вражеское племя не размножалось».
Один из самых страшных участников резни был мулат по прозвищу Жан Зомби, отличавшийся дикой жестокостью.
Секретарь «императора» Дессалина Буарон-Тоннере и вовсе позволял себе неадекватные призывы «драть кожу с белых, чтобы писать на ней новые законы острова»...
Согласно конституции 1805 году все граждане Гаити должны быть непременно чёрной расы. Белым отныне запрещалось владеть землей, крупной собственностью, исключение делалось для людей, рожденных от смешанных браков и для тех белых женщин, которые выйдут замуж за чернокожих.
Кровожадность и ограниченность генерала Дессалина, самозваного «императора» Жака I настроила против него немало вчерашних товарищей по «войне за независимость», Анри-Кристофа и Александра Петиона, а также «чёрных якобинцев», сторонников погибшего Франсуа-Доминика Туссена, образованных гаитян, воспитанных на идеологии Французского Просвещения и Революции.
По отношению к чистокровным чернокожим, мулаты Гаити также попали в положение «второго сорта, полу-белых».
При том, что многие из них и до гаитянской революции были лично свободны и даже хорошо образованы.
Среди мулатов не так редко встречались владельцы плантаций и чёрных рабов, так что, отношение к ним последних оставляло желать лучшего.
Это неизбежно должно было привести их к вооруженному столкновению после того, как с горизонта исчезнет общий враг – белые европейцы.
При диктатуре Жан-Жака Дессалина положение и условия труда простых гаитян ничтожно мало отличались от их образа жизни во времена колониального рабства.
Планы первого лидера гаитянской революции 1790-1802 гг. Франсуа Доминика Туссена сделать плантации коллективной собственностью бывших рабов были отброшены в сторону после его смерти. Обеспеченные люди из местных скупали их и сами становились новыми плантаторами, и что-то подсказывает, едва ли рабочим стало намного легче оттого, что новые хозяева теперь одного с ними цвета кожи...
Как и белые французы во времена колонии, Дессалин оставил в силе правовые и юридические привилегии мулатов, как отдельной прослойки общества, чем также настроил и против них и против себя огромные массы населения...
.... ...... .....
Утро следующего дня застало Мари Дюплесси и Пьера Ламара в пути.
Экипаж несколько раз останавливал патруль, немало тёмных глаз подозрительно, неприязненно или чрезмерно откровенно разглядывали молодую белую женщину, что заставляло ее невольно холодеть от ужаса и слегка прижиматься к Ламару.
Район ДельмАс был шумным и больше всего напоминал восточный, а если точнее, то африканский базар, где -нибудь в Сенегале, Гамбии или в Бенине.
Вытянувшиеся в длиннейшие ряды деревянные ларьки с тропическими овощами, фруктами, мясом и рыбой, вокруг которых толпились живописно одетые чернокожие люди, мужчины и женщины в ярких платках на голове, завязанных сзади узлом «по-пиратски», с массивной серьгой в одном ухе.
Иногда между ларьками неожиданно вклинивались вполне жилые постройки похожие на экзотические мини-«шале», это было очень странное зрелище...
Местные жители, сузив глаза, косились на белую женщину, но некоторые выглядели вполне спокойно и даже равнодушно. Видимо, Ламара некоторые местные знали, норовили пожать руку, сверкали белозубыми улыбками.
Пьер Ламар всю дорогу держал Мари под руку и охлаждал черезчур неприязненно настроенных жёстким, уверенным взглядом, иногда его рука словно невзначай ложилась на кобуру с пистолетом и инцидент, не начавшись, исчерпывался сам собой.
Наконец, они остановились рядом с дверью двухэтажного дома. Ламар решительно постучал, но им никто не ответил, он толкнул легкую деревянную дверь, открывшуюся со скрипом и оказавшуюся незапертой...
- Что ж, заходите, Мариэтта... Не бойтесь, я рядом...
Глаза молодой женщины расширились от худших опасений, зачем ее на самом деле сюда привезли? Что... кто ее здесь ждет?!
Посреди тропической духоты ей вдруг стало холодно. Она схватила руку гаитянина:
- Пьер! Что я вам сделала?! Не бросайте меня здесь! Я знаю... вы добрый, порядочный человек... ради Бога, Пьер!
- Ну-ну... я не убийца и не на смерть вас привез – было видно, что Ламар смутился, - входите же. Вы сами хотели этого... Я вам здесь не нужен... но я останусь у дверей, пока вы сами не попросите меня уехать или отвезти вас обратно... Ну же, входите...
Скрипнула дверь, Мари осторожно заглянула в помещение, в котором царил уютный полумрак.
Жалюзи на окнах первого этажа мало пропускали яркий дневной свет, у окна стоял стол и несколько стульев, вдоль стен выстроились темные полированные шкафы. В углу пара уютных мягких кресел.
На второй этаж вела крутая лестница с массивными дубовыми перилами.
- Кто здесь? – раздался гортанный бархатистый мужской голос – ждите, сейчас я спущусь...
Сверху медленно спустился чернокожий мужчина на вид 36-38 лет, сильный и гибкий, как пантера с берегов Конго, европейский сюртук стального цвета сидел на нем, как влитой. Он встал напротив француженки и несколько секунд спокойно разглядывал её.
- Белая женщина здесь... сейчас...в таких обстоятельствах... Вы ко мне?
Луч света, дерзко просочившийся сквозь просветы жалюзи, упал ему прямо на лицо. Мариэтта замерла, сердце больно стукнуло и куда-то провалилось...
Гордая посадка головы, очень чёрная кожа, большие чуть продолговатые глаза индейского разреза, высокие скулы и красиво очерченные полные губы...
Время сжалось в тугую спираль, и не было этих страшных 10 лет? Нет, нет, это бред, подумалось молодой женщине, мне напекло голову карибское солнце... здесь плохое освещение и я охотно приняла желаемое за действительное...
- Жак... живой... – всё же вырвалось вслух, от нервного перенапряжения у нее закружилась голова, в глазах стало стремительно темнеть, в руках и в ногах появилась противная ватная слабость.
Пришла в себя Мариэтта в кресле, Жак подносил к ее побелевшим губам стакан с водой, он и сам побледнел так, как бледнеют африканцы, тёмное лицо приняло пепельно-серый оттенок, уголок губ нервно дёрнулся, как от боли.
- Прошло 10 лет... ты жива... ты снова здесь...и нашла меня... Господи, значит ли это, что я не очень сильно нагрешил в этой жизни, если ты совершил для меня это чудо?...
Раздался резкий стук в дверь, в помещение осторожно заглянул Пьер Ламар.
- У вас всё в порядке?
Жак не успел ему ответить, как Ламара уверенно отстранила плечом видная девушка лет 25, по виду чистокровная африканка в ярком струящемся платье.
Секунды назад она самоуверенно и кокетливо улыбалась, как женщина, привыкшая быть в центре внимания, но при виде молодой белой женщины рядом с Буарди выражение ее лица разом изменилось, королевская улыбка испарилась, взгляд быстрых темных глаз стал неприязненным и острым.
- Пьер, Роза, извините, мне сейчас не до гостей... оставьте нас...
Если Ламар довольно кивнул и исчез за дверью, то Роза отступать явно не собиралась:
- Это кто же здесь все-таки гость, Жак, я или эта...
Жак плечом вытеснил ее за дверь на улицу, чтобы Мари не могла слышать, и посмотрел на нее спокойно и твердо:
- Ты, Роза Мендес, ты, здесь гость и никогда не станешь хозяйкой... я напрасно пытаюсь много месяцев объяснить тебе, что у нас ничего не выходит, я не из тех мужчин, которым нравится властный напор со стороны женщины... Ну, а теперь...когда нашлась Мари... мать Антуана... тебе вообще здесь делать больше нечего. Извини, если вышло грубо...
- Белая сучка пожалеет, что родилась! И ты еще пожалеешь, любитель экзотики!
Жак пренебрежительно пожал плечами и не стал отвечать на угрозы темпераментной и ревнивой девицы.
.... ...... .....
Мариэтта медленно поднялась с кресла и подошла к Жаку. Осторожно коснулась рукой щеки, жестковатых курчавых волос, будто проверяя реально ли его присутствие.
Через секунды он уже сжимал ее в объятиях, целовал полуприкрытые глаза, губы, шею. Но неожиданно все мышцы сильного тела отчего-то напряглись и Жак отстранился.
- Прости...что это я... 10 лет не 10 недель... и даже не 10 месяцев... Не сомневаюсь, что ты давно замужем...
Мариэтта против воли отчего-то испытала неловкость, близкую к стыду, будто она изменила ему или предала:
- Я... была замужем... я была уверена... почти уверена... что ты...давно мёртв... Наверное, спросишь, почему я сказала «почти уверена»... так надежда до конца не умирала никогда... ведь я не видела мёртвыми ни тебя... – при упоминании о маленьком сыне к горлу подкатил тяжелый комок – ни Антуана... ты ведь покажешь, где похоронен мой ребенок?
- Сядь, пожалуйста, выслушай меня... – Жак нежно и осторожно прижал к губам ее исхудавшую тонкую руку – непременно сядь... я должен сказать тебе...
Но тут дверь распахнулась от резкого толчка. Яркий дневной свет пронзил уютный полумрак и заставил обоих обернуться.
На пороге стоял белый подросток 12-13 лет, одетый по-европейски в темный сюртук, узкие брюки и высокие сапоги, но на светло-русой голове красовался добрый десяток косичек в африканском стиле.
- Отец! – он хмуро смотрел на Жака, - что случилось, этой ведьме Розе только метлы и не хватает, оттолкнула меня с дороги, как бешеная! Ведет себя, как хозяйка, хотя никому здесь не нужна, скажи ей об этом, наконец!
Мариэтта не отрывала расширенных глаз от тонкого бледного лица мальчика.
- Антуан! – сглотнув нервный комок, обратился к подростку Жак, - помнишь, я всегда говорил, что твоя мама... ну, не умерла, а просто потерялась... но у нас есть шанс, что она найдется... Антуан, это твоя мама...
Стояла душная тропическая ночь. На чернильно-синем покрывале неба ярким золотым пятном выделялась луна. Ни освежающего ветерка, никакой прохлады, резные листья пальм вокруг веранды застыли в напряженной неподвижности.
На улице постепенно стихло, только издали еще раздавались звуки барабанов и своеобразные для уха европейца ритмичные песни, распеваемые нетрезвыми голосами...
Ни гостям, ни хозяевам не спалось. Жюстина с помощью Мари накрыла на веранде стол, повесила на стену веранды пару фонарей.
Когда Элен, сославшись на головную боль, ушла в свою комнату отдыхать, Мариэтта наконец, решилась и рассказала хозяевам свою историю...
Коротко рассказала о том, как совсем юной 17-летней девушкой, приехала на остров из Франции с отцом и старшей сестрой.
Приметив простые в интимных вопросах нравы карибских креолов, решилась рассказать то, о чем умолчала бы обязательно в разговоре с соотечественниками, как в результате короткого и неудачного первого романа летом 1790 года осталась одна с полуторагодовалым ребенком на руках, презираемая и брошенная всеми, как «падшая девица».
О том, как встретила и потеряла здесь любимого человека, его звали Жак Буарди, он погиб в 1793 году во время мощного восстания рабов на северной равнине, а вместе с ним погиб и её ребенок...
Её, в числе многих других белых женщин с детьми спешно эвакуировали и вывезли в Северную Америку, во французский Новый Орлеан.
- Я напрасно пыталась забыть всё, что здесь произошло и устроить новую жизнь... Спустя почти 6 лет даже вышла замуж... за франко-американца...поэтому, я уже не мадемуазель Дюплесси, а мадам Дюбуа, но брак продлился совсем недолго и распался...он хотел детей, а я никак не могла забеременеть... даже странно... ведь у меня был сын... а может всё и к лучшему, детей надо рожать от любимого человека...
Не слишком сентиментальная, живая и насмешливая Жюстина во время рассказа француженки вдруг стала нетипично серьезной, по-женски прониклась ее несчастьем.
Её брат задумчиво поставил на стол опустевший бокал, в полумраке веранды на тёмном лице особенно ярко выделялись белки глаз.
- Если то, о чем я думаю, верно...- он переглянулся с сестрой, - мы с Мари проедемся завтра до района Дельмас... это примерно в часе езды отсюда...Версия моя стОит того, чтобы ее проверить...
- Не слишком ли это опасно, Пьер? Может лучше его пригласить сюда? Сможешь ли ты один защитить ее против убийц, науськанных на всех белых Дессалином?
- Зачем, куда вы собираетесь меня везти? – Мариэтта забеспокоилась и побледнела.
.... .... .....
1803 год. Случилось то, что должно было случиться.
Подобно своему кумиру Наполеону Жак-Жак Дессалин провозгласил себя «императором Жаком I-ым» и следом же издал указ о массовом истреблении всех белых людей, еще остававшихся на острове.
Удобным поводом для этих расправ послужили средневековые зверства карателей генерала Рошамбо, которому бонапартистский режим Парижа поставил четкие задачи, во-первых, не дать острову отделиться от Франции, во-вторых, провести декрет о восстановлении рабства для черного населения и привести гаитян к «должной для рабов покорности».
Наполеон делал всё, чтобы политическое наследие французских якобинцев, декрет об отмене рабства от февраля 1794, Декларацию Прав Человека и прочее вытравить из сознания жителей Французских Антил.
Под «расовый террор» попадали без различий и бывшие рабы, и свободные образованные чернокожие гаитяне, люди обоего пола и разного возраста...
Но вместо ожидаемой покорности и смирения, декрет о восстановлении рабства и варварство карателей вызвали к жизни фанатичную стойкость островитян, решивших, что лучше умереть свободными, чем жить рабами и ответную, не менее варварскую жестокость ко всем белым, без различия класса, профессии, многие из тех, кто не мог по разным причинам выехать с острова вовсе не были ни работорговцами, ни плантаторами...
Причем убивать «рекомендовалось» по-тихому, холодным оружием, ночами. Иначе, услышав грохот выстрелов и крики в ночи, другие белые имели бы шанс разбежаться и спрятаться... При этом нередко и намеренно убивали белых женщин и детей, чтобы «вражеское племя не размножалось».
Один из самых страшных участников резни был мулат по прозвищу Жан Зомби, отличавшийся дикой жестокостью.
Секретарь «императора» Дессалина Буарон-Тоннере и вовсе позволял себе неадекватные призывы «драть кожу с белых, чтобы писать на ней новые законы острова»...
Согласно конституции 1805 году все граждане Гаити должны быть непременно чёрной расы. Белым отныне запрещалось владеть землей, крупной собственностью, исключение делалось для людей, рожденных от смешанных браков и для тех белых женщин, которые выйдут замуж за чернокожих.
Кровожадность и ограниченность генерала Дессалина, самозваного «императора» Жака I настроила против него немало вчерашних товарищей по «войне за независимость», Анри-Кристофа и Александра Петиона, а также «чёрных якобинцев», сторонников погибшего Франсуа-Доминика Туссена, образованных гаитян, воспитанных на идеологии Французского Просвещения и Революции.
По отношению к чистокровным чернокожим, мулаты Гаити также попали в положение «второго сорта, полу-белых».
При том, что многие из них и до гаитянской революции были лично свободны и даже хорошо образованы.
Среди мулатов не так редко встречались владельцы плантаций и чёрных рабов, так что, отношение к ним последних оставляло желать лучшего.
Это неизбежно должно было привести их к вооруженному столкновению после того, как с горизонта исчезнет общий враг – белые европейцы.
При диктатуре Жан-Жака Дессалина положение и условия труда простых гаитян ничтожно мало отличались от их образа жизни во времена колониального рабства.
Планы первого лидера гаитянской революции 1790-1802 гг. Франсуа Доминика Туссена сделать плантации коллективной собственностью бывших рабов были отброшены в сторону после его смерти. Обеспеченные люди из местных скупали их и сами становились новыми плантаторами, и что-то подсказывает, едва ли рабочим стало намного легче оттого, что новые хозяева теперь одного с ними цвета кожи...
Как и белые французы во времена колонии, Дессалин оставил в силе правовые и юридические привилегии мулатов, как отдельной прослойки общества, чем также настроил и против них и против себя огромные массы населения...
.... ...... .....
Утро следующего дня застало Мари Дюплесси и Пьера Ламара в пути.
Экипаж несколько раз останавливал патруль, немало тёмных глаз подозрительно, неприязненно или чрезмерно откровенно разглядывали молодую белую женщину, что заставляло ее невольно холодеть от ужаса и слегка прижиматься к Ламару.
Район ДельмАс был шумным и больше всего напоминал восточный, а если точнее, то африканский базар, где -нибудь в Сенегале, Гамбии или в Бенине.
Вытянувшиеся в длиннейшие ряды деревянные ларьки с тропическими овощами, фруктами, мясом и рыбой, вокруг которых толпились живописно одетые чернокожие люди, мужчины и женщины в ярких платках на голове, завязанных сзади узлом «по-пиратски», с массивной серьгой в одном ухе.
Иногда между ларьками неожиданно вклинивались вполне жилые постройки похожие на экзотические мини-«шале», это было очень странное зрелище...
Местные жители, сузив глаза, косились на белую женщину, но некоторые выглядели вполне спокойно и даже равнодушно. Видимо, Ламара некоторые местные знали, норовили пожать руку, сверкали белозубыми улыбками.
Пьер Ламар всю дорогу держал Мари под руку и охлаждал черезчур неприязненно настроенных жёстким, уверенным взглядом, иногда его рука словно невзначай ложилась на кобуру с пистолетом и инцидент, не начавшись, исчерпывался сам собой.
Наконец, они остановились рядом с дверью двухэтажного дома. Ламар решительно постучал, но им никто не ответил, он толкнул легкую деревянную дверь, открывшуюся со скрипом и оказавшуюся незапертой...
- Что ж, заходите, Мариэтта... Не бойтесь, я рядом...
Глаза молодой женщины расширились от худших опасений, зачем ее на самом деле сюда привезли? Что... кто ее здесь ждет?!
Посреди тропической духоты ей вдруг стало холодно. Она схватила руку гаитянина:
- Пьер! Что я вам сделала?! Не бросайте меня здесь! Я знаю... вы добрый, порядочный человек... ради Бога, Пьер!
- Ну-ну... я не убийца и не на смерть вас привез – было видно, что Ламар смутился, - входите же. Вы сами хотели этого... Я вам здесь не нужен... но я останусь у дверей, пока вы сами не попросите меня уехать или отвезти вас обратно... Ну же, входите...
Скрипнула дверь, Мари осторожно заглянула в помещение, в котором царил уютный полумрак.
Жалюзи на окнах первого этажа мало пропускали яркий дневной свет, у окна стоял стол и несколько стульев, вдоль стен выстроились темные полированные шкафы. В углу пара уютных мягких кресел.
На второй этаж вела крутая лестница с массивными дубовыми перилами.
- Кто здесь? – раздался гортанный бархатистый мужской голос – ждите, сейчас я спущусь...
Сверху медленно спустился чернокожий мужчина на вид 36-38 лет, сильный и гибкий, как пантера с берегов Конго, европейский сюртук стального цвета сидел на нем, как влитой. Он встал напротив француженки и несколько секунд спокойно разглядывал её.
- Белая женщина здесь... сейчас...в таких обстоятельствах... Вы ко мне?
Луч света, дерзко просочившийся сквозь просветы жалюзи, упал ему прямо на лицо. Мариэтта замерла, сердце больно стукнуло и куда-то провалилось...
Гордая посадка головы, очень чёрная кожа, большие чуть продолговатые глаза индейского разреза, высокие скулы и красиво очерченные полные губы...
Время сжалось в тугую спираль, и не было этих страшных 10 лет? Нет, нет, это бред, подумалось молодой женщине, мне напекло голову карибское солнце... здесь плохое освещение и я охотно приняла желаемое за действительное...
- Жак... живой... – всё же вырвалось вслух, от нервного перенапряжения у нее закружилась голова, в глазах стало стремительно темнеть, в руках и в ногах появилась противная ватная слабость.
Пришла в себя Мариэтта в кресле, Жак подносил к ее побелевшим губам стакан с водой, он и сам побледнел так, как бледнеют африканцы, тёмное лицо приняло пепельно-серый оттенок, уголок губ нервно дёрнулся, как от боли.
- Прошло 10 лет... ты жива... ты снова здесь...и нашла меня... Господи, значит ли это, что я не очень сильно нагрешил в этой жизни, если ты совершил для меня это чудо?...
Раздался резкий стук в дверь, в помещение осторожно заглянул Пьер Ламар.
- У вас всё в порядке?
Жак не успел ему ответить, как Ламара уверенно отстранила плечом видная девушка лет 25, по виду чистокровная африканка в ярком струящемся платье.
Секунды назад она самоуверенно и кокетливо улыбалась, как женщина, привыкшая быть в центре внимания, но при виде молодой белой женщины рядом с Буарди выражение ее лица разом изменилось, королевская улыбка испарилась, взгляд быстрых темных глаз стал неприязненным и острым.
- Пьер, Роза, извините, мне сейчас не до гостей... оставьте нас...
Если Ламар довольно кивнул и исчез за дверью, то Роза отступать явно не собиралась:
- Это кто же здесь все-таки гость, Жак, я или эта...
Жак плечом вытеснил ее за дверь на улицу, чтобы Мари не могла слышать, и посмотрел на нее спокойно и твердо:
- Ты, Роза Мендес, ты, здесь гость и никогда не станешь хозяйкой... я напрасно пытаюсь много месяцев объяснить тебе, что у нас ничего не выходит, я не из тех мужчин, которым нравится властный напор со стороны женщины... Ну, а теперь...когда нашлась Мари... мать Антуана... тебе вообще здесь делать больше нечего. Извини, если вышло грубо...
- Белая сучка пожалеет, что родилась! И ты еще пожалеешь, любитель экзотики!
Жак пренебрежительно пожал плечами и не стал отвечать на угрозы темпераментной и ревнивой девицы.
.... ...... .....
Мариэтта медленно поднялась с кресла и подошла к Жаку. Осторожно коснулась рукой щеки, жестковатых курчавых волос, будто проверяя реально ли его присутствие.
Через секунды он уже сжимал ее в объятиях, целовал полуприкрытые глаза, губы, шею. Но неожиданно все мышцы сильного тела отчего-то напряглись и Жак отстранился.
- Прости...что это я... 10 лет не 10 недель... и даже не 10 месяцев... Не сомневаюсь, что ты давно замужем...
Мариэтта против воли отчего-то испытала неловкость, близкую к стыду, будто она изменила ему или предала:
- Я... была замужем... я была уверена... почти уверена... что ты...давно мёртв... Наверное, спросишь, почему я сказала «почти уверена»... так надежда до конца не умирала никогда... ведь я не видела мёртвыми ни тебя... – при упоминании о маленьком сыне к горлу подкатил тяжелый комок – ни Антуана... ты ведь покажешь, где похоронен мой ребенок?
- Сядь, пожалуйста, выслушай меня... – Жак нежно и осторожно прижал к губам ее исхудавшую тонкую руку – непременно сядь... я должен сказать тебе...
Но тут дверь распахнулась от резкого толчка. Яркий дневной свет пронзил уютный полумрак и заставил обоих обернуться.
На пороге стоял белый подросток 12-13 лет, одетый по-европейски в темный сюртук, узкие брюки и высокие сапоги, но на светло-русой голове красовался добрый десяток косичек в африканском стиле.
- Отец! – он хмуро смотрел на Жака, - что случилось, этой ведьме Розе только метлы и не хватает, оттолкнула меня с дороги, как бешеная! Ведет себя, как хозяйка, хотя никому здесь не нужна, скажи ей об этом, наконец!
Мариэтта не отрывала расширенных глаз от тонкого бледного лица мальчика.
- Антуан! – сглотнув нервный комок, обратился к подростку Жак, - помнишь, я всегда говорил, что твоя мама... ну, не умерла, а просто потерялась... но у нас есть шанс, что она найдется... Антуан, это твоя мама...
Комментарии (3)
Мари и Элен сидели на уютной веранде дома Жюстины Ламар. Белый дом в старо-французском стиле, оплетенный с южной стороны вьющимися растениями и внутренняя обстановка свидетельствовали о том, что его хозяева люди пусть и не богатые, но уж точно не нищие.
По настоятельному совету гаитянки девушки уже и не думали о том, чтобы показаться на улице без её сопровождения. В целом улица была тихой, но даже сюда нередко доносились крики и грохот выстрелов. Они знали, что это местные снова выходят «на охоту», вылавливая и убивая европейцев.
Ужасно было то, что озлобление и месть бывших рабов слепо распространились на всех белых, толпа не станет учинять суд и выяснять, являются данные люди работорговцами, плантаторами, надсмотрщиками, убивали и насиловали черных или нет, потому что, отнюдь не все европейцы в колониях имели к этому кровавому и грязному «бизнесу» отношение...
Из окна кухни выглянула Жюстина:
- Иди сюда, - она поманила жестом Мариэтту, - помочь нет желания? Нарежь салат, пока у меня готовится на обед санкоче. Или думаешь, что негоже благородной белой женщине пачкать руки? - тёмные глаза гаитянки сверкнули задорно, но всё-же с вызовом – и да, думаю можно, наконец, перейти на «ты» или госпожа против?
Мари слабо улыбнулась:
- Помочь можно, почему нет, можно и на «ты», а главное, я занималась разной работой и уж точно ни над кем не была «госпожой», ни на родине во Франции, ни здесь... А санкоче это хорошо...
- Что это такое санкоче? - заинтересовалась Элен.
- Суп с мясом, но может быть и на рыбном бульоне, с зеленью, кукурузой и острыми местными специями...
- Знаешь местную кухню? – удивилась Жюстина – обычно белые, даже если всю жизнь живут у нас, предпочитают свою, французскую или испанскую... Так что, ты идешь?
- Mwen buen («хорошо» - креол.) – спокойно кивнула Мари онемевшей от удивления темнокожей девушке.
.... ..... ....
Ближе к вечеру появился старший брат Жюстины Пьер Ламар, известный больше под странным прозвищем Джу.
Выше среднего роста, сильный и гибкий, темно-серый сюртук сидел на нем, как влитой. Очень тёмный даже для африканца цвет кожи, прямой нос с широкими по европейским меркам ноздрями и красиво очерченные полные губы...
Мари невольно вспомнился Жак, к горлу подошел комок... убит... прошло десять лет... а с ним погиб и ребенок...
Удивило то, что рядом с ним стоял белый мужчина средних лет, в помятой, местами порванной одежде, он был бледен, держался опасливо и неуверенно.
- Принимай еще гостя, Жюстина. Предвижу вопросы, поэтому отвечу сразу. По приказу Дессалина начались очередные облавы на предмет уничтожения «колонизаторского отребья»... Его экстремизм и неразборчивость в средствах меня выбешивает... Погиб Туссен и нет больше на него управы... Этого... как вас зовут? – обратился гаитянин и белому мужчине – да, кстати, Франсуа Мари Кенель – толпа едва не разорвала в клочки, но ему удалось оторваться от них и скрыться в подворотне, там я и нашел его...
- Примите мою благодарность, месье... Когда я понял, что обнаружен, думал, что вы тоже... из них...и мне конец... Об этой резне на острове уже пишут французские, американские газеты, говорят уже убито не меньше пяти тысяч белых...
- Из них? Я чёрный... но я не из «них». Я принадлежу к республиканцам партии Туссена, впрочем, вам это ни о чем... Присядьте к столу, Жюстина плесни ему коньяка и принеси что есть. Я вам тоже кое-что расскажу...
Резня белых, о которой трещат европейские и американские газеты? Да... это суровая... скверная реальность.
Но почему эти европейские и американские газеты ничего, ровно ничего, не написали о том, что произошло незадолго до этого?!
Когда белые убивают черных, желтых, краснокожих об этом молчат ваши европейские и американские газеты, им неважно, им смешно, подумаешь "ай-яй-яй, убили негра", но если пролилась кровь белого человека, то вот где мировая трагедия! За одного белого надо убить сотню черных, чтоб знали свое место!
Когда карательные части генерала Рошамбо, присланные из Парижа, чтобы предотвратить отделение острова от Франции и ради восстановления рабства, угодного вашему самозваному императору точно также неразборчиво и со зверским размахом убивали африканцев Европа и Соединенные Штаты, их газеты пренебрежительно молчали, ведь убивают черных...
Весь набор средневековых пыток, все методы, использовавшиеся раньше против провинившихся рабов, использовались солдатами Бонапарта теперь ради приведения нас к покорности, я видел тела, подвешенные за ребра на мясницкие крюки, с отрезанными руками и это творилось не средневековыми конкистадорами, не в далеком шестнадцатом веке... это творили белые, французы на излете так называемого Века Просвещения, после Великой Революции... – Ламар замолчал, темные глаза от ярости налились кровью.
- Францию возмутило и ужаснуло, что их разбили и вышвырнули с острова не англичане, не испанцы, не шведы или русские, а столь презираемые ими чернокожие креолы. Части Леклерка убрались с позором, сославшись на то, что их победили не "презренные негры", а тропическая жара и желтая лихорадка...Ага... не умеете вы признавать поражения... окажись француз где нибудь в северной стране, придумаете, что вас победил "генерал Мороз"...
- Я... этого не знал... – помолчав с минуту выдавил из себя Кенель – то есть вы видите в этих массовых расправах над белым населением...мм... народную месть и оправдываете их... Тогда почему вы спасли меня?
Ламар поправил галстук и сел за стол рядом с Кенелем. Налил рюмку коньяка, вторую подвинул французу.
- Вы... ешьте, Жюстина хорошо готовит... здесь вашей жизни ничто не угрожает. Я, как и покойный Франсуа Доминик Туссен, за похищение и убийство которого, кстати, также спасибо вашему корсиканцу, сторонник идей вашей Революции. «Свобода, Равенство и Братство» касаются всех, я... безусловно, против этой неразборчивой резни, в которой враг определяется расой и цветом кожи... Я придерживаюсь того мнения, что любая человеческая жизнь имеет значение...
Со смертью Туссена, похоже, рухнула надежда наших республиканцев на создание государства с конституцией типа 1793 года... Наш Дессалин без пяти минут местный Бонапарт со всеми вытекающими... В горах для него строится крепость Сан-Суси и труд рабочих как-то очень незначительно отличается от рабского...
Люди Туссена боролись за равные права для всех рас, Дессалин и его люди хотят строить государство «для черных», даже с мулатами не нашли общего языка, а уж белым в нем вообще места нет...одно право, умереть или убраться вон, даже если здесь родились, милостиво сделали исключение только для тех, кто состоит в смешанном браке...
Ладно, вам нужно отдохнуть после пережитого кошмара. Жюстина, проводи гостя в комнату.
Девушки, потрясенные историей соотечественника и всем услышанным молчали, Мари вяло ковыряла вилкой остатки салата.
Молчавший некоторое время Ламар вдруг поднял на нее глаза:
- Мне сестра кое-что интересное рассказала о вас... Вы знаете местную кухню и... даже слегка знакомы с креольским языком... вы когда-то здесь жили и... кого-то потеряли здесь... кого-то ищете... кажется, я мог бы вам помочь... Расскажите мне вашу историю...
По настоятельному совету гаитянки девушки уже и не думали о том, чтобы показаться на улице без её сопровождения. В целом улица была тихой, но даже сюда нередко доносились крики и грохот выстрелов. Они знали, что это местные снова выходят «на охоту», вылавливая и убивая европейцев.
Ужасно было то, что озлобление и месть бывших рабов слепо распространились на всех белых, толпа не станет учинять суд и выяснять, являются данные люди работорговцами, плантаторами, надсмотрщиками, убивали и насиловали черных или нет, потому что, отнюдь не все европейцы в колониях имели к этому кровавому и грязному «бизнесу» отношение...
Из окна кухни выглянула Жюстина:
- Иди сюда, - она поманила жестом Мариэтту, - помочь нет желания? Нарежь салат, пока у меня готовится на обед санкоче. Или думаешь, что негоже благородной белой женщине пачкать руки? - тёмные глаза гаитянки сверкнули задорно, но всё-же с вызовом – и да, думаю можно, наконец, перейти на «ты» или госпожа против?
Мари слабо улыбнулась:
- Помочь можно, почему нет, можно и на «ты», а главное, я занималась разной работой и уж точно ни над кем не была «госпожой», ни на родине во Франции, ни здесь... А санкоче это хорошо...
- Что это такое санкоче? - заинтересовалась Элен.
- Суп с мясом, но может быть и на рыбном бульоне, с зеленью, кукурузой и острыми местными специями...
- Знаешь местную кухню? – удивилась Жюстина – обычно белые, даже если всю жизнь живут у нас, предпочитают свою, французскую или испанскую... Так что, ты идешь?
- Mwen buen («хорошо» - креол.) – спокойно кивнула Мари онемевшей от удивления темнокожей девушке.
.... ..... ....
Ближе к вечеру появился старший брат Жюстины Пьер Ламар, известный больше под странным прозвищем Джу.
Выше среднего роста, сильный и гибкий, темно-серый сюртук сидел на нем, как влитой. Очень тёмный даже для африканца цвет кожи, прямой нос с широкими по европейским меркам ноздрями и красиво очерченные полные губы...
Мари невольно вспомнился Жак, к горлу подошел комок... убит... прошло десять лет... а с ним погиб и ребенок...
Удивило то, что рядом с ним стоял белый мужчина средних лет, в помятой, местами порванной одежде, он был бледен, держался опасливо и неуверенно.
- Принимай еще гостя, Жюстина. Предвижу вопросы, поэтому отвечу сразу. По приказу Дессалина начались очередные облавы на предмет уничтожения «колонизаторского отребья»... Его экстремизм и неразборчивость в средствах меня выбешивает... Погиб Туссен и нет больше на него управы... Этого... как вас зовут? – обратился гаитянин и белому мужчине – да, кстати, Франсуа Мари Кенель – толпа едва не разорвала в клочки, но ему удалось оторваться от них и скрыться в подворотне, там я и нашел его...
- Примите мою благодарность, месье... Когда я понял, что обнаружен, думал, что вы тоже... из них...и мне конец... Об этой резне на острове уже пишут французские, американские газеты, говорят уже убито не меньше пяти тысяч белых...
- Из них? Я чёрный... но я не из «них». Я принадлежу к республиканцам партии Туссена, впрочем, вам это ни о чем... Присядьте к столу, Жюстина плесни ему коньяка и принеси что есть. Я вам тоже кое-что расскажу...
Резня белых, о которой трещат европейские и американские газеты? Да... это суровая... скверная реальность.
Но почему эти европейские и американские газеты ничего, ровно ничего, не написали о том, что произошло незадолго до этого?!
Когда белые убивают черных, желтых, краснокожих об этом молчат ваши европейские и американские газеты, им неважно, им смешно, подумаешь "ай-яй-яй, убили негра", но если пролилась кровь белого человека, то вот где мировая трагедия! За одного белого надо убить сотню черных, чтоб знали свое место!
Когда карательные части генерала Рошамбо, присланные из Парижа, чтобы предотвратить отделение острова от Франции и ради восстановления рабства, угодного вашему самозваному императору точно также неразборчиво и со зверским размахом убивали африканцев Европа и Соединенные Штаты, их газеты пренебрежительно молчали, ведь убивают черных...
Весь набор средневековых пыток, все методы, использовавшиеся раньше против провинившихся рабов, использовались солдатами Бонапарта теперь ради приведения нас к покорности, я видел тела, подвешенные за ребра на мясницкие крюки, с отрезанными руками и это творилось не средневековыми конкистадорами, не в далеком шестнадцатом веке... это творили белые, французы на излете так называемого Века Просвещения, после Великой Революции... – Ламар замолчал, темные глаза от ярости налились кровью.
- Францию возмутило и ужаснуло, что их разбили и вышвырнули с острова не англичане, не испанцы, не шведы или русские, а столь презираемые ими чернокожие креолы. Части Леклерка убрались с позором, сославшись на то, что их победили не "презренные негры", а тропическая жара и желтая лихорадка...Ага... не умеете вы признавать поражения... окажись француз где нибудь в северной стране, придумаете, что вас победил "генерал Мороз"...
- Я... этого не знал... – помолчав с минуту выдавил из себя Кенель – то есть вы видите в этих массовых расправах над белым населением...мм... народную месть и оправдываете их... Тогда почему вы спасли меня?
Ламар поправил галстук и сел за стол рядом с Кенелем. Налил рюмку коньяка, вторую подвинул французу.
- Вы... ешьте, Жюстина хорошо готовит... здесь вашей жизни ничто не угрожает. Я, как и покойный Франсуа Доминик Туссен, за похищение и убийство которого, кстати, также спасибо вашему корсиканцу, сторонник идей вашей Революции. «Свобода, Равенство и Братство» касаются всех, я... безусловно, против этой неразборчивой резни, в которой враг определяется расой и цветом кожи... Я придерживаюсь того мнения, что любая человеческая жизнь имеет значение...
Со смертью Туссена, похоже, рухнула надежда наших республиканцев на создание государства с конституцией типа 1793 года... Наш Дессалин без пяти минут местный Бонапарт со всеми вытекающими... В горах для него строится крепость Сан-Суси и труд рабочих как-то очень незначительно отличается от рабского...
Люди Туссена боролись за равные права для всех рас, Дессалин и его люди хотят строить государство «для черных», даже с мулатами не нашли общего языка, а уж белым в нем вообще места нет...одно право, умереть или убраться вон, даже если здесь родились, милостиво сделали исключение только для тех, кто состоит в смешанном браке...
Ладно, вам нужно отдохнуть после пережитого кошмара. Жюстина, проводи гостя в комнату.
Девушки, потрясенные историей соотечественника и всем услышанным молчали, Мари вяло ковыряла вилкой остатки салата.
Молчавший некоторое время Ламар вдруг поднял на нее глаза:
- Мне сестра кое-что интересное рассказала о вас... Вы знаете местную кухню и... даже слегка знакомы с креольским языком... вы когда-то здесь жили и... кого-то потеряли здесь... кого-то ищете... кажется, я мог бы вам помочь... Расскажите мне вашу историю...
Комментарии (2)
Мари Дюплесси нервно вздрагивала и не выпускала руки своей не менее испуганной подруги Элен Фюмаль, боясь потерять ее в толпе, когда пассажиров под конвоем вооруженных людей высадили в порту Кап-Аитьен, так теперь назывался еще вчерашний Кап-Франсэ, крупный город на северном побережье карибского острова Сен-Доминго.
Зачем под покровом ночи капитан «Амелии» рискнул подойти так опасно близко к побережью острова, с августа 1791, после общего восстания полумиллиона африканских рабов, ставшего чрезвычайно опасным для белых людей?! Может капитан сам в сговоре с островитянами... о чем не подумается от страха, наверное, он уже убит...
В памяти Мари вдруг встала сцена почти такого же насильственного и вынужденного отъезда, а скорее уж поспешной эвакуации, бегства из Кап-Франсэ в 1793 году вместе с сотнями других белых женщин и детей... их переселяли в Северную Америку, в Новый Орлеан.
Эта таинственная и жестокая земля забрала к себе ее самых родных людей... здесь погиб ее маленький сын Антуан, малышу не было и трех лет, а вместе с ним Жак...любимый... они собирались пожениться...
Она не видела своими глазами их смерти, но на северной равнине тогда никого не осталось в живых, так, трясясь в нервной лихорадке, утверждали те, кому удалось вырваться оттуда.
Их скромный, но уютный дом на Сен-Флорантэн остался безжизнен, как склеп, больше нет ни сыночка, ни Жака, ни даже старой тетушки Марты... никто их больше не видел...
... .....
Все убивали всех, белые роялисты-плантаторы белых республиканцев, черные белых и белые черных...
Тогда, в 1791-1798 война была всё же освободительной, идейной, против рабства, за свободу и независимость и декларацию Прав Человека для всех...
Лидером был поклонник французских якобинцев Франсуа Доминик Туссен, честный идейный революционер, хорошо образованный человек, он, однако, в юности сам был рабом.
Обманом похищенный и вывезенный во Францию по приказу Бонапарта умер в крепости Жу...
Погиб истинный демократ и республиканец, воспитанный на ценностях французского Просвещения, враг сословной розни и расовой ненависти, а вместе с ним погибла надежда молодого государства на мир и порядок...
Сейчас у власти на многострадальном острове жестокие и беспринципные подражатели корсиканца и прежде всего Жан Жак Дессалин, которому явно не дают покоя лавры первого консула и который объявит таки себя "императором Жаком Первым"...
Сейчас с его прямой подачи убивают без различий всех оставшихся на острове белых, но французов в первую очередь.
.... .....
И вот Мари снова здесь, на этой набережной, залитой лунным светом, в окружении сбившихся в кучу пассажиров, в основном французов, реже американцев и англичан.
Лица местных жителей и охраны, в основном чёрные, тёмно-бронзовые или оливково-смуглые были мрачны, люди потрясали оружием и выкрикивали угрозы и оскорбления в их адрес.
Они относятся к нам, вдруг невольно подумалось Мари, совсем как наши парижские санкюлоты в 93 к аристократам, врагам нации...
Да-да... для местных, каждый белый человек - плантатор, надсмотрщик или торговец рабами, и каждый ненавидит черных и не считает за людей, а вот я хоть и далеко не безграмотна, но всегда наша семья жила бедно, случалось даже торговать зеленью и работать горничной... и для любой графини и герцогини я сама как бы «не белая»...
А впрочем, откуда им узнать, что бывают разные белые... в колониях все люди белой расы «господа»...увы...
- Куда нас ведут?! Нас всех убьют?! А может вообще изрежут в куски живьём! Смотри, как перекошены злобой физиономии у этих негров! – запинаясь от ужаса, шипела подруга в самое ухо Мари.
- Элен, помолчи, местные понимают и говорят по-французски!»
- Но ведь нас всех убьют, Мари! И никто не вмешается! В Париже им не до нас, разве не понятно!
Захваченных в плен европейцев отвели не в тюрьму или крепость, как они сами ожидали, а на скорую руку разместили прямо в здании кафе на набережной, перекрыв при этом все выходы и выставив оцепление из вооруженных людей.
В свете факелов сверкали лезвия сабель и пик, на тёмных лицах местных жителей сменяли друг друга худшие опасения – зачем сюда явились, чего ждать от этих белых, конкистадоров и торговцев живым товаром, злоба, жажда мести.
Видя это, пленные европейцы старались держаться вместе, ни на минуту не выпуская из вида своих невест, жен и детей. Подталкивая в спину карабинами, их всех загнали в кафе и плотно окружили здание.
Мари и Элен нашли себе уголок у самого выхода из кафе.
Пока мадемуазель Фюмаль стуча зубами от ужаса, пыталась заставить себя выпить немного воды и поминутно роняла слезы в чашку сомнительной чистоты с выцветшим экзотическим узором, Мари подошла вдруг к одной из местных женщин, которые приносили охранникам, своим кавалерам, мужьям и братьям нехитрый ужин и вино.
Это была молодая девушка в ярком цветастом платье, с очень темным цветом кожи, с густыми черными волосами, заплетенными в тонкие косички.
В кончики косичек были ловко вплетены в виде украшения фигурки, задорно пританцовывающие при каждом резком движении хозяйки.
Взгляд миндалевидных черных глаз был не слишком доброжелателен:
- Чего ты хочешь, белая?
Учитывая обстоятельства, Мари сдержалась, хотя конечно, эта намеренная грубость девушки-антильяно ее весьма задела за живое.
- Меня зовут Мари Дюплесси, это моя подруга Элен Фюмаль. Я... в 93 году жила на улице Сен-Флорантэн...
Девушка снова смерила ее недоверчивым взглядом и резко прервала:
- Эту часть Кап-Франсэ... то есть Кап-Аитьена... в те времена называли Черным Городом, там жили только антильянос и африканцы, ты не могла там жить...ты лжешь, белая...
Мари примиряющим жестом подняла ладони, призывая выслушать ее:
- Но я там жила...– тут мадемуазель Дюплесси понизила голос – Как доказать? Я хорошо помню добрую тетушку Марту, она относилась ко мне, как к дочери... и еще... я хотела бы узнать о судьбе Жака Буарди, его, кажется, достаточно хорошо знали в этом районе...
Кого еще помню? У Жака был сводный старший брат, с которым он не ладил, кажется, его звали Жером, очень богатый, влиятельный для антильяно по тем временам...его опасались задевать даже знатные...и белые...
Тут в миндалевидных глазах молодой африканки заискрилось нечто вроде интереса, высокомерие тона куда-то ушло, и нарочитая грубость заметно смягчилась:
- Ну, допустим, были такие люди... я о них только слышала от старших, они жили там лет так 7 назад, я была совсем девочкой... Жак Буарди с улицы Сен-Флорантэн, он будто был знаком с самим Туссеном, участвовал в штурме губернаторского дворца...
Он исчез давно... все думают, что он погиб... если ты, конечно, о том самом Буарди.
Но нет, думаю, это совсем другой Буарди, не тот, что тебе нужен, он наш, антильянос, чистокровный чёрный...
Мари словно на что-то решилась, жестом, она отозвала молодую африканку в сторону, о чем подруга говорила, Элен не могла слышать, но результату безмерно удивилась.
Через черный выход гаитянка вывела обеих француженок на ночную улицу Капа, буквально на ходу, игриво сверкая белозубой улыбкой, отсыпав вооруженным мужчинам у двери несколько золотых и вручив по бутылке вина. Их «ненависть ко всем белым» временно замолчала.
- Пока поживете у меня, место найдется. На улицу зря не высовывайтесь, цвет ваших физиономий, в свете того, что у нас происходит, ну очень раздражает почтенную публику... - беззлобная насмешка в тоне Жюстины, так звали гаитянку, отбила у Мари желание возмущаться – но если какая крайность, говорите, как в 93м ну, что вы... – к удивлению Элен, Мари жестом прервала Жюстину, хитро улыбнулась и прижала палец к губам.
Зачем под покровом ночи капитан «Амелии» рискнул подойти так опасно близко к побережью острова, с августа 1791, после общего восстания полумиллиона африканских рабов, ставшего чрезвычайно опасным для белых людей?! Может капитан сам в сговоре с островитянами... о чем не подумается от страха, наверное, он уже убит...
В памяти Мари вдруг встала сцена почти такого же насильственного и вынужденного отъезда, а скорее уж поспешной эвакуации, бегства из Кап-Франсэ в 1793 году вместе с сотнями других белых женщин и детей... их переселяли в Северную Америку, в Новый Орлеан.
Эта таинственная и жестокая земля забрала к себе ее самых родных людей... здесь погиб ее маленький сын Антуан, малышу не было и трех лет, а вместе с ним Жак...любимый... они собирались пожениться...
Она не видела своими глазами их смерти, но на северной равнине тогда никого не осталось в живых, так, трясясь в нервной лихорадке, утверждали те, кому удалось вырваться оттуда.
Их скромный, но уютный дом на Сен-Флорантэн остался безжизнен, как склеп, больше нет ни сыночка, ни Жака, ни даже старой тетушки Марты... никто их больше не видел...
... .....
Все убивали всех, белые роялисты-плантаторы белых республиканцев, черные белых и белые черных...
Тогда, в 1791-1798 война была всё же освободительной, идейной, против рабства, за свободу и независимость и декларацию Прав Человека для всех...
Лидером был поклонник французских якобинцев Франсуа Доминик Туссен, честный идейный революционер, хорошо образованный человек, он, однако, в юности сам был рабом.
Обманом похищенный и вывезенный во Францию по приказу Бонапарта умер в крепости Жу...
Погиб истинный демократ и республиканец, воспитанный на ценностях французского Просвещения, враг сословной розни и расовой ненависти, а вместе с ним погибла надежда молодого государства на мир и порядок...
Сейчас у власти на многострадальном острове жестокие и беспринципные подражатели корсиканца и прежде всего Жан Жак Дессалин, которому явно не дают покоя лавры первого консула и который объявит таки себя "императором Жаком Первым"...
Сейчас с его прямой подачи убивают без различий всех оставшихся на острове белых, но французов в первую очередь.
.... .....
И вот Мари снова здесь, на этой набережной, залитой лунным светом, в окружении сбившихся в кучу пассажиров, в основном французов, реже американцев и англичан.
Лица местных жителей и охраны, в основном чёрные, тёмно-бронзовые или оливково-смуглые были мрачны, люди потрясали оружием и выкрикивали угрозы и оскорбления в их адрес.
Они относятся к нам, вдруг невольно подумалось Мари, совсем как наши парижские санкюлоты в 93 к аристократам, врагам нации...
Да-да... для местных, каждый белый человек - плантатор, надсмотрщик или торговец рабами, и каждый ненавидит черных и не считает за людей, а вот я хоть и далеко не безграмотна, но всегда наша семья жила бедно, случалось даже торговать зеленью и работать горничной... и для любой графини и герцогини я сама как бы «не белая»...
А впрочем, откуда им узнать, что бывают разные белые... в колониях все люди белой расы «господа»...увы...
- Куда нас ведут?! Нас всех убьют?! А может вообще изрежут в куски живьём! Смотри, как перекошены злобой физиономии у этих негров! – запинаясь от ужаса, шипела подруга в самое ухо Мари.
- Элен, помолчи, местные понимают и говорят по-французски!»
- Но ведь нас всех убьют, Мари! И никто не вмешается! В Париже им не до нас, разве не понятно!
Захваченных в плен европейцев отвели не в тюрьму или крепость, как они сами ожидали, а на скорую руку разместили прямо в здании кафе на набережной, перекрыв при этом все выходы и выставив оцепление из вооруженных людей.
В свете факелов сверкали лезвия сабель и пик, на тёмных лицах местных жителей сменяли друг друга худшие опасения – зачем сюда явились, чего ждать от этих белых, конкистадоров и торговцев живым товаром, злоба, жажда мести.
Видя это, пленные европейцы старались держаться вместе, ни на минуту не выпуская из вида своих невест, жен и детей. Подталкивая в спину карабинами, их всех загнали в кафе и плотно окружили здание.
Мари и Элен нашли себе уголок у самого выхода из кафе.
Пока мадемуазель Фюмаль стуча зубами от ужаса, пыталась заставить себя выпить немного воды и поминутно роняла слезы в чашку сомнительной чистоты с выцветшим экзотическим узором, Мари подошла вдруг к одной из местных женщин, которые приносили охранникам, своим кавалерам, мужьям и братьям нехитрый ужин и вино.
Это была молодая девушка в ярком цветастом платье, с очень темным цветом кожи, с густыми черными волосами, заплетенными в тонкие косички.
В кончики косичек были ловко вплетены в виде украшения фигурки, задорно пританцовывающие при каждом резком движении хозяйки.
Взгляд миндалевидных черных глаз был не слишком доброжелателен:
- Чего ты хочешь, белая?
Учитывая обстоятельства, Мари сдержалась, хотя конечно, эта намеренная грубость девушки-антильяно ее весьма задела за живое.
- Меня зовут Мари Дюплесси, это моя подруга Элен Фюмаль. Я... в 93 году жила на улице Сен-Флорантэн...
Девушка снова смерила ее недоверчивым взглядом и резко прервала:
- Эту часть Кап-Франсэ... то есть Кап-Аитьена... в те времена называли Черным Городом, там жили только антильянос и африканцы, ты не могла там жить...ты лжешь, белая...
Мари примиряющим жестом подняла ладони, призывая выслушать ее:
- Но я там жила...– тут мадемуазель Дюплесси понизила голос – Как доказать? Я хорошо помню добрую тетушку Марту, она относилась ко мне, как к дочери... и еще... я хотела бы узнать о судьбе Жака Буарди, его, кажется, достаточно хорошо знали в этом районе...
Кого еще помню? У Жака был сводный старший брат, с которым он не ладил, кажется, его звали Жером, очень богатый, влиятельный для антильяно по тем временам...его опасались задевать даже знатные...и белые...
Тут в миндалевидных глазах молодой африканки заискрилось нечто вроде интереса, высокомерие тона куда-то ушло, и нарочитая грубость заметно смягчилась:
- Ну, допустим, были такие люди... я о них только слышала от старших, они жили там лет так 7 назад, я была совсем девочкой... Жак Буарди с улицы Сен-Флорантэн, он будто был знаком с самим Туссеном, участвовал в штурме губернаторского дворца...
Он исчез давно... все думают, что он погиб... если ты, конечно, о том самом Буарди.
Но нет, думаю, это совсем другой Буарди, не тот, что тебе нужен, он наш, антильянос, чистокровный чёрный...
Мари словно на что-то решилась, жестом, она отозвала молодую африканку в сторону, о чем подруга говорила, Элен не могла слышать, но результату безмерно удивилась.
Через черный выход гаитянка вывела обеих француженок на ночную улицу Капа, буквально на ходу, игриво сверкая белозубой улыбкой, отсыпав вооруженным мужчинам у двери несколько золотых и вручив по бутылке вина. Их «ненависть ко всем белым» временно замолчала.
- Пока поживете у меня, место найдется. На улицу зря не высовывайтесь, цвет ваших физиономий, в свете того, что у нас происходит, ну очень раздражает почтенную публику... - беззлобная насмешка в тоне Жюстины, так звали гаитянку, отбила у Мари желание возмущаться – но если какая крайность, говорите, как в 93м ну, что вы... – к удивлению Элен, Мари жестом прервала Жюстину, хитро улыбнулась и прижала палец к губам.
Комментарии (4)
В эти дни сгорели дотла многие плантации северной равнины, отомстив своим мучителям, бывшие рабы устремлялись в города.
У руководителей восстания имелись планы после окончания войны и полной победы, сделать плантации некоей коллективной собственностью бывших рабов.
Это решение устраивало всех.. кроме людей, подобных Кайману, он желал бы выкупить себе плантацию и стать её хозяином. А бывшие рабы? Что ж, пусть работают у него как вольнонаёмные.. Но видя настроения большинства он не решался вслух высказать такие мысли..
Кайман загнал коня, когда торопился скорее добраться до одной такой северной плантации, она еще находилась во власти рабов… Они приняли его хорошо, богато одетый, образованный, властный, Жером Буарди производил на этих простых невежественных людей сильное впечатление…
А вышло вот что.. Люди не вовремя добрались до винных погребов и вместо того, чтобы идти на соединение с отрядами Туссена и Дессалина, банально напились, с азартом принялись ловить женщин, сестру и дочь покойного плантатора..
Их крики и визг услышал Буарди из столовой, где расположился отдохнуть с бутылкой бордо. Своим влиянием он мог бы остановить их, но принципиально не желал этого делать..
Он подумал: «Чем их женщины лучше наших? Как и всякий плантатор, их братец и папаша, без сомнения, баловался с молоденькими рабынями, не интересуясь их согласием, возможно, что сейчас этих дамочек славно отымеют мужья и братья их жертв…И всё же…пусть их приведут ко мне!»
Буарди мельком взглянул на старшую из женщин, ей было не менее 40-45 лет и отмахнулся:
- Забирайте!
Но на младшей его взгляд задержался, она была очень молода и хороша собой:
- Подойди ко мне.. ближе.. еще ближе, - голос Буарди стал обманчиво мягким,- у тебя есть выбор, или я… один, либо они все.. эти грубые, диковатые, немытые люди, это будет очень больно, а потом они убьют тебя…Если ты согласна, кивни мне…вот так, хорошо..умница.. Перемены в обществе и новые идеи конечно нужное дело, но интимных потребностей тоже никто не отменял…
Девушка почувствовала его влажную от возбуждения ладонь на своей груди.
Неожиданно в дверь постучали:
- Месье Буарди, здесь нашлась еще одна белая женщина, она пряталась в шкафу! Не желаете её увидеть?
- Приведите её, - пожал плечами Кайман и через минуту замер от удивления, увидев на пороге сжавшуюся от ужаса графиню д, Ансени!
Губы сами собой расползлись в усмешке, он медленно встал:
- Мадам, какая неожиданная встреча! Откуда вы здесь, Амели?
С глухим рыданием она бросилась к нему:
- Спаси меня, Жером, умоляю, тебя они послушают!
Буарди снова сел и улыбаясь, указал на шкаф:
- Там стоит шампанское, возьми его и садись сюда!, - он хлопнул себя по колену, тон был резким, но она привыкла к такому обращению с его стороны.
- Да, Жером, как скажешь.., - она уселась к нему на колени и обхватила руками за шею, стала целовать.
С раздражением Буарди оглянулся на плантаторскую дочь, она с ужасом наблюдала за ними.
- Эй, кто-нибудь! Уведите эту маленькую шлюху!
На пороге появился высокий мускулистый мужчина с мачете, обнаженный до пояса, голова была повязана красным платком.
Он спросил что-то на йоруба, но этого языка Буарди почти не понимал и он крикнул:
- Кто-нибудь здесь понимает по-креольски или по-французски?
Из-за спины гиганта выглянул молодой человек:
- Многие из нас креолы, месье Буарди…
- Это радует. Забери эту девку, но не отдавай ее вашим людям. Она нужна мне целой, я увезу ее в Кап..
- Ну же, иди, тебя не тронут..
Когда за ними закрылась дверь, Буарди повернулся к мадам д Ансени:
- Если всё пойдет как следует, эта плантация будет моей!, - он с удовлетворением оглядел богато обставленное помещение, - ты слышала, что милейший Рандьер сдох? Я застрелил его!», - мадам д Ансени в испуге отвела взгляд, - впрочем, тебе со мной бояться нечего… и некого!
Неделей позже рядом с плантацией появились вооруженные чернокожие всадники, это был один из отрядов армии Туссена, возглавляемый полковником Моро.
Его сопровождали два комиссара, африканец Симон, известный как Лакембе и француз Масье, из тех, кого на помощь повстанцам, направило сюда якобинское правительство Французской Республики.
Их встретили бывшие рабы, люди были мрачны, после вчерашнего буйства у многих болели головы. Оглядев их, Симон соскочил с коня:
- Почему вы всё еще здесь?
Услышав оправдания и невнятные ответы, Симон нахмурился, и так всё ясно. Отстраняя толпу властным движением руки, он направился в дом. За ним шли полковник Моро, Масье и несколько офицеров.
Осматривая дом, они обменивались впечатлениями:
- Удивительное дело, особняк почти нетронут, вам так не кажется, гражданин Симон?, - обратился к Лакембе француз-якобинец Масье.
- Да, - коротко отозвался тот.
- Гражданин комиссар, - к ним подошёл худощавый юноша с решительным выражением тёмного лица, - я вынужден сообщить, что сюда приезжал из Капа некий Буарди… месье Буарди, он расположился здесь как барин и преспокойно утверждал, что если «всё пойдет как нужно, эта плантация будет принадлежать ему..» Устроили здесь безобразнейший бордель..
- Как он выглядит? Это аристократ, роялист?, - оживился Масье.
- Это белый, какой-нибудь родственник бывшего плантатора?, - в тон французу спросил Лакембе.
- Он чёрный, антильяно, но одет богато и манеры властные, видно, что привык командовать и распоряжаться.. Очень жестокий, опасный человек.
Масье и Лакембе с насмешкой переглянулись.
- Разберёмся. Если изгнали белых рабовладельцев, какого черта сажать себе на шею чёрных плантаторов?
- Я тоже так думаю, граждане. А пока располагайтесь...
- Гражданин..?, - обратился Симон к юноше, желая узнать его имя.
- Рене, меня зовут Рене, - он уважительно наклонил голову.
- Гражданин Рене, вы возглавите этих людей. Третьего дня мы выступаем.
- Кроме французских роялистов, плантаторов, - мрачно вмешался Масье, - против нас выступили англичане с Ямайки и испанцы с восточной части острова, они рассчитывают сами захватить Сен-Доминго и восстановить рабство, наша задача выпустить этим господам кишки, как во Франции, так и здесь..Ca ira, дело пойдет на лад, граждане!Да здравствует Республика!
У руководителей восстания имелись планы после окончания войны и полной победы, сделать плантации некоей коллективной собственностью бывших рабов.
Это решение устраивало всех.. кроме людей, подобных Кайману, он желал бы выкупить себе плантацию и стать её хозяином. А бывшие рабы? Что ж, пусть работают у него как вольнонаёмные.. Но видя настроения большинства он не решался вслух высказать такие мысли..
Кайман загнал коня, когда торопился скорее добраться до одной такой северной плантации, она еще находилась во власти рабов… Они приняли его хорошо, богато одетый, образованный, властный, Жером Буарди производил на этих простых невежественных людей сильное впечатление…
А вышло вот что.. Люди не вовремя добрались до винных погребов и вместо того, чтобы идти на соединение с отрядами Туссена и Дессалина, банально напились, с азартом принялись ловить женщин, сестру и дочь покойного плантатора..
Их крики и визг услышал Буарди из столовой, где расположился отдохнуть с бутылкой бордо. Своим влиянием он мог бы остановить их, но принципиально не желал этого делать..
Он подумал: «Чем их женщины лучше наших? Как и всякий плантатор, их братец и папаша, без сомнения, баловался с молоденькими рабынями, не интересуясь их согласием, возможно, что сейчас этих дамочек славно отымеют мужья и братья их жертв…И всё же…пусть их приведут ко мне!»
Буарди мельком взглянул на старшую из женщин, ей было не менее 40-45 лет и отмахнулся:
- Забирайте!
Но на младшей его взгляд задержался, она была очень молода и хороша собой:
- Подойди ко мне.. ближе.. еще ближе, - голос Буарди стал обманчиво мягким,- у тебя есть выбор, или я… один, либо они все.. эти грубые, диковатые, немытые люди, это будет очень больно, а потом они убьют тебя…Если ты согласна, кивни мне…вот так, хорошо..умница.. Перемены в обществе и новые идеи конечно нужное дело, но интимных потребностей тоже никто не отменял…
Девушка почувствовала его влажную от возбуждения ладонь на своей груди.
Неожиданно в дверь постучали:
- Месье Буарди, здесь нашлась еще одна белая женщина, она пряталась в шкафу! Не желаете её увидеть?
- Приведите её, - пожал плечами Кайман и через минуту замер от удивления, увидев на пороге сжавшуюся от ужаса графиню д, Ансени!
Губы сами собой расползлись в усмешке, он медленно встал:
- Мадам, какая неожиданная встреча! Откуда вы здесь, Амели?
С глухим рыданием она бросилась к нему:
- Спаси меня, Жером, умоляю, тебя они послушают!
Буарди снова сел и улыбаясь, указал на шкаф:
- Там стоит шампанское, возьми его и садись сюда!, - он хлопнул себя по колену, тон был резким, но она привыкла к такому обращению с его стороны.
- Да, Жером, как скажешь.., - она уселась к нему на колени и обхватила руками за шею, стала целовать.
С раздражением Буарди оглянулся на плантаторскую дочь, она с ужасом наблюдала за ними.
- Эй, кто-нибудь! Уведите эту маленькую шлюху!
На пороге появился высокий мускулистый мужчина с мачете, обнаженный до пояса, голова была повязана красным платком.
Он спросил что-то на йоруба, но этого языка Буарди почти не понимал и он крикнул:
- Кто-нибудь здесь понимает по-креольски или по-французски?
Из-за спины гиганта выглянул молодой человек:
- Многие из нас креолы, месье Буарди…
- Это радует. Забери эту девку, но не отдавай ее вашим людям. Она нужна мне целой, я увезу ее в Кап..
- Ну же, иди, тебя не тронут..
Когда за ними закрылась дверь, Буарди повернулся к мадам д Ансени:
- Если всё пойдет как следует, эта плантация будет моей!, - он с удовлетворением оглядел богато обставленное помещение, - ты слышала, что милейший Рандьер сдох? Я застрелил его!», - мадам д Ансени в испуге отвела взгляд, - впрочем, тебе со мной бояться нечего… и некого!
Неделей позже рядом с плантацией появились вооруженные чернокожие всадники, это был один из отрядов армии Туссена, возглавляемый полковником Моро.
Его сопровождали два комиссара, африканец Симон, известный как Лакембе и француз Масье, из тех, кого на помощь повстанцам, направило сюда якобинское правительство Французской Республики.
Их встретили бывшие рабы, люди были мрачны, после вчерашнего буйства у многих болели головы. Оглядев их, Симон соскочил с коня:
- Почему вы всё еще здесь?
Услышав оправдания и невнятные ответы, Симон нахмурился, и так всё ясно. Отстраняя толпу властным движением руки, он направился в дом. За ним шли полковник Моро, Масье и несколько офицеров.
Осматривая дом, они обменивались впечатлениями:
- Удивительное дело, особняк почти нетронут, вам так не кажется, гражданин Симон?, - обратился к Лакембе француз-якобинец Масье.
- Да, - коротко отозвался тот.
- Гражданин комиссар, - к ним подошёл худощавый юноша с решительным выражением тёмного лица, - я вынужден сообщить, что сюда приезжал из Капа некий Буарди… месье Буарди, он расположился здесь как барин и преспокойно утверждал, что если «всё пойдет как нужно, эта плантация будет принадлежать ему..» Устроили здесь безобразнейший бордель..
- Как он выглядит? Это аристократ, роялист?, - оживился Масье.
- Это белый, какой-нибудь родственник бывшего плантатора?, - в тон французу спросил Лакембе.
- Он чёрный, антильяно, но одет богато и манеры властные, видно, что привык командовать и распоряжаться.. Очень жестокий, опасный человек.
Масье и Лакембе с насмешкой переглянулись.
- Разберёмся. Если изгнали белых рабовладельцев, какого черта сажать себе на шею чёрных плантаторов?
- Я тоже так думаю, граждане. А пока располагайтесь...
- Гражданин..?, - обратился Симон к юноше, желая узнать его имя.
- Рене, меня зовут Рене, - он уважительно наклонил голову.
- Гражданин Рене, вы возглавите этих людей. Третьего дня мы выступаем.
- Кроме французских роялистов, плантаторов, - мрачно вмешался Масье, - против нас выступили англичане с Ямайки и испанцы с восточной части острова, они рассчитывают сами захватить Сен-Доминго и восстановить рабство, наша задача выпустить этим господам кишки, как во Франции, так и здесь..Ca ira, дело пойдет на лад, граждане!Да здравствует Республика!
Комментарии (2)
Шумная кричащая толпа заполняла улицы, более всего было в ней бедно одетых темнокожих людей вооруженных ружьями и саблями, это свободные жители Капа, но встречались и те, что были одеты в грубые холщовые штаны и рубахи, эти были босы, можно было увидеть и вовсе полуобнаженных людей в набедренных повязках, все они вчерашние рабы с северной равнины, в их руках были копья и мачете…
Они уже разгромили тюрьму и освободили заключённых…
На губернаторский дворец, оцепленный солдатами, гаитяне шли как парижане на Бастилию! По улицам Капа метались с проклятиями белые мужчины, в ужасе метались белые женщины, пока их не сваливала пуля или удар мачете.
Что ж, судный день настал…
В эту толпу и влился Жером Буарди, он был в первых рядах тех, кто с оружием в руках проник на территорию губернаторского особняка.
Что ж, думалось ему в этот момент, эти идеалисты-революционеры оказались очень полезны, они избавили его разом от опаснейших врагов в лице губернатора и начальника полиции! Спасибо, французы якобинцы, благодарю вас, таинственный Ти Ноэль!
Вокруг шумела и кричала разноязычная чернокожая толпа, кто на креольском, кто на африканских языках йоруба, хауса, эдо, ашанти, киконго..
Его схватил за руку худой бедно одетый юноша с очень тёмной кожей:
- Говорят, как-то вы были здесь? Если это правда, укажите нам самый короткий маршрут до кабинета Бланшланда!
- Идите за мной! Но Бланшланда и Рандьера оставьте мне! Это личное!
От ударов прикладов и копий резная дверь в кабинет губернатора рухнула.
Филипп де Бланшланд сидел в кресле мёртвый, крайне жестокий к цветному населению, не дожидаясь расправы повстанцев, он застрелился.
Рядом за креслом стоял барон де Рандьер, начальник полиции Капа, его пистолет был разряжен, он успел произвести выстрел в толпу и теперь держал руку на эфесе шпаги, рядом с ним, трусовато прижимаясь к подоконнику, стоял богато одетый молодой мулат, сын губернатора. На секунды обе стороны словно оцепенели..
Холодно улыбаясь, Кайман вскинул руку и с видимым наслаждением спустил курок. Рандьер пошатнулся и упал на ковер. Стоявший рядом чернокожий юноша с ожесточением метнул мачете в мулата…
Секундная тишина сменилась возбуждением и диким криком. В помещение ворвались люди…
Но всё остальное уже не интересовало Каймана, здесь ему было уже нечего делать. Спокойно, с гордо поднятой головой возвращался он домой. Он думал, с сомнением качая головой:
- Свобода! Но вот вопрос, для кого? Без сомнения, эти идеалисты, подражающие французам не простят мне «нечистых рук» и крупного состояния, но пока им не до меня..
Поравнявшись со своим рестораном «Конго» Кайман был остановлен толпой взбешенных людей, они гнали перед собой окровавленного европейца в богатой, но разорванной одежде.
Буарди прижался спиной к стене, кто знает, не обратится ли их гнев и на него самого, он и сам не похож на угнетенного и трудящегося…
Окровавленный молодой человек, лишившись последних сил, упал прямо у его ног и бессознательно, в отчаянии уцепился за его сапоги. Подняв голову, он простонал:
- Ради Бога, спасите меня, спрячьте меня, месье!
Они встретились взглядом и сразу узнали друг друга, молодой человек совершенно побледнел, а Буарди жёстко рассмеялся:
- Так это вы, месье де Вилье! Что, должность губернаторского секретаря вдруг стала невыгодной?
- Умоляю вас, месье Буарди, спасите меня, требуйте от меня чего хотите, любую сумму, если она не превышает моего состояния, я боюсь их…я слишком молод, чтобы умереть…
- Вот как! Теперь «месье Буарди».., а еще на днях вы говорили как? «Черномазый?!», - Кайман с презрением ударил де Вилье, стоявшего перед ним на коленях, сапогом в грудь.
Тот упал на тротуар, покорно сжался и замер.
А топот приближался. Крики ненависти раздавались совсем близко. Их окружили худые оборванные чернокожие люди с обнаженными саблями и мачете.
Де Вилье снова приподнялся на колени, прижался лбом к бедру Буарди и прерывисто дыша, горячо и часто-часто шептал одно и тоже:
- Пощадите, сжальтесь..
В толпе Каймана узнали и боязливо, уважительно зашептались, они знали, именно он стрелял в ненавистного бедноте жестокого начальника полиции барона де Рандьера, ходили даже слухи о том, что именно он вёл людей на губернаторский дворец и в губернатора стрелял именно он. Буарди спокойно поднял руку:
- Братья! Я прошу у вас немного, оставьте мне этого человека, у меня с ним личные счеты!
- Ваше право, месье Буарди! Но у вас нет оружия, я дам вам мачете, вы сами выпустите кишки любимчику Бланшланда!, - раздался голос из толпы.
- У меня есть это, - улыбаясь, Буарди достал из под плаща пистолет, - если вы не против, я уведу его и разберусь с ублюдком сам! Ну же, поднимайся, пособник тирана, твой час настал!», - он грубо схватил де Вилье за воротник и про себя удивился, откуда вдруг прорезался яркий революционный стиль?!
Толпа одобрительно загудев, расступилась.
- Куда вы меня ведёте?, - голос де Вилье от ужаса срывался, - вы же не убьёте меня?
- Заткнись и не скули, что же случилось с « превосходством белой расы»? Я веду тебя в «Конго», - Буарди не выпускал из руки его воротник, хотя смертельно напуганный и избитый де Вилье не думал вырываться. Присутствие рядом Буарди гарантировало его от расправы местных жителей.
- Почему именно в «Конго», когда мы стояли прямо перед дверями «Монтесумы», что вы задумали?
- Заткнись, - резко оборвал его Кайман, - вот мы и пришли, заходи же..
- Мы не сядем здесь?, - де Вилье начал беспокоиться.
- Нет, мы пойдём в нижний ярус..
- Господи, зачем? Разве поговорить нельзя здесь?!
Буарди игнорировал ужас, светящийся в расширенных светлых глазах, он подтолкнул его к хитро замаскированному входу: «Иди и молчи!»
Этот коридор, туско освещенный кенкетами, украшеный в стиле древних индейцев Мексики, был знаком Вилье, далее располагался зал со столиками, похожий на верхний, чуть далее комнаты, где жили проститутки..
Но Кайман не останавливался, и молодой человек снова обеспокоился своей судьбой:
- Ради Бога, Буарди, куда же далее? Мы пришли…
- Вниз, - мрачно отозвался Кайман, - на самый нижний ярус! Не знали о нём? это мой сюрприз!
Вместо ответа де Вилье только глухо застонал, теперь он был уверен, что не выйдет отсюда живым…
Третий ярус выглядел также, как второй. Такой же зал, только украшенный в африканском стиле, по сторонам коридора такие же двери.
- Садись!, - Буарди резко толкнул де Вилье на ближайший стул, - наливай!, - показал жестом на бутылку бордо, - сейчас ты узнаешь мои условия, не трясись, смотреть противно, убивать тебя я не собираюсь! Кстати, где ты прятался, когда твой патрон застрелился?
- Меня действительно не было во дворце.., - де Вилье дрожащей рукой подал Буарди стакан.
- Ты знаешь, что наш общий друг и компаньон де Рандьер убит?, - и заглянув в расширенные глаза молодого человека выразительно закончил, - я сам убил его…
И написав что-то на обрывке бумаги, поднес ее к глазам де Вилье:
- Вы располагаете такой суммой? Будет лучше, если вы скажете да и выпишете на мое имя чек.. Ведь вы без сомнения хотите выйти отсюда и уехать из страны?
Бывший губернаторский секретарь застонал, сумма показалась чрезмерной: - «Вы решили разорить меня совершенно…»
- Господин виконт, вы считаете, что ваша жизнь и свобода этого не стоят? Я могу оставить вас в этих стенах навсегда, никто не узнает о вашей судьбе, вы будете слышать сверху музыку и голоса, но вас не услышат, содержать и кормить не обещаю, у меня много других забот..
- Ради Бога, Буарди, я же не отказываюсь, - де Вилье вскинул руки, словно защищаясь, - мне некуда деваться и я согласен на ваши условия…
Но выражение его бледного лица было несколько кислым, и Буарди жёстко рассмеялся:
- Не расстраивайтесь так, любезный. Ведь вы с Рандьером рассчитывали именно так обойтись со мной! На этот раз повезло мне, умейте же проигрывать! А пока, я даже окажу вам небольшую услугу…Идём-те в одну из комнат…
Буарди отпер дверь и впустил в комнату де Вилье. Широкая кровать, стол и несколько стульев, на полу ковер, но в целом ничего лишнего. При их появлении, с постели поднялась бледная девушка с длинными каштановыми волосами.
- Вы можете приятно провести время и притом совершенно бесплатно!
- Бесплатно?!, - криво улыбнулся де Вилье, вспомнив о чеке на сумму с пятью нулями.
- Да. Считайте себя моим… гостем. Здесь куда уютнее, чем в тюрьме, куда вы с Рандьером собрались упечь меня с той же целью, расплатитесь со мной и вы свободны, возможно, я даже помогу вам выехать с Сен-Доминго..Вот только интересно, куда вы поедете, во Франции санкюлоты не слишком будут рады видеть вас, господин виконт…Может в Луизиану? Мы еще поговорим об этом завтра, доброй ночи, господин виконт. Изабель, маленькая шлюха, сделай всё возможное, чтобы месье остался доволен!
Комментарии (2)
1793 год. Французская революция и казнь короля придали движению на Сен-Доминго новое направление. На острове тоже шла гражданская война, но в ещё более осложнённом варианте.
Дрались чёрные рабы с белыми рабовладельцами и французы роялисты с французами республиканцами, непримиримо и насмерть, а тут ещё против чёрных выступили мулаты, во главе со своим признанным лидером Риго, они всегда воспринимавшие себя на Антилах как особую народность.
Вопреки очевидному, далеко не сразу чёрные повстанцы смогли объединить усилия с белыми республиканцами, увы, недоверие и расовые предрассудки слишком долго брали верх над общими целями.
Час объединения сил пробил, когда к власти в Париже пришли якобинцы, единственные из белых, кто сумел подняться над расовым высокомерием европейцев…
За столиками ресторана «Конго» перешёптывались вполголоса:
- Вы уже слышали, почти все плантации Севера разгромлены и сожжены рабами, толпы восставших идут на Кап! Скоро здесь будет жарко!
- Плохо или хорошо это для нас?, - с сомнением в голосе спросил хорошо одетый молодой мулат.
- Плохо?! Разве не этого мы ждали все эти годы?! На этот раз белым господам крышка, притом наипрочнейшая! Людей надо направить прямо на губернаторский дворец Бланшланда!, - худой темнокожий юноша непонимающе, с некоторым озлоблением метнул на него горящий взгляд.
- Оно и видно, что терять вам совершенно нечего.., - собеседник смотрел на юношу слегка пренебрежительно, как-бы чуть сверху вниз, - а вот спросите-ка хозяина ресторана месье Буарди, что он сам думает об этом? Было бы недурно, если бы эта дикая толпа обогнула улицу Сен-Флорантэн.
Ведь здесь живут вполне обеспеченные люди, притом не белые, впрочем, этим дикарям будет всё равно, что громить и поджигать, им не объяснить, что эти дома, кафе, собственность чёрного человека…
- Дикари?! Вы говорите об этих несчастных в точности, как белые, это не делает вам чести! Ведь это наш народ!, - юноша отозвался резко, со страстью, - а вы в такой момент более всего переживаете за барахло и имущество, как какой-нибудь плантатор, поздравляю!
- Эта толпа рабов мой народ?! Я вас умоляю! Я учился в Париже, все мы местные антильянос,уроженцы Сен-Доминго, Кубы, Багам, а большинство этих людей из самых разных стран Африки, большинство их не говорит по-креольски, тем более, не знает французского, как с ними хотя-бы договориться, не подскажете, месье идеалист?!
Но юноша уже сделал свои выводы, он внимательно осмотрел оппонента с головы до ног, словно стараясь лучше запомнить, и не отвечая ничего более, вышел.
Кайман сидел за пустующим столиком и нервно курил… Он думал о том, что положение его оставалось двойственным и оттого опасным, как собственник, он был согласен с тем, богато одетым посетителем и в то же время разгром губернаторского дворца Бланшланда, физическое устранение губернатора и начальника полиции освободило бы его от всех проблем…
А проблемы стали более чем серьезны. Скрытые доходы вдруг перестали быть для Рандьера тайной… Произошло всё то, чего Буарди опасался еще год назад.
Если в скорейшем времени дворец Бланшланда не будет взят, ему придётся «лечь на дно», скрыться и где же? А под носом у Рандьера, в богатом районе примыкающем к личному особняку губернатора! По принципу, самое «тёмное место – под фонарём!»
А в это время в кабинете барона де Рандьера. Он вызвал к себе давнего товарища по карточным играм и прочим развлечениям молодого секретаря губернатора Армана де Вилье.
- Прошу вас, садитесь, господин виконт. Сами видите, что происходит, все были уверены, что это всего лишь очередной бунт грязных дикарей, который подавят со дня на день, но выходит какая-то революция по-африкански!
Это что, заразно? Передалось от наших санкюлотов?! Сами того не замечая, мы расплодили у себя под носом черномазых якобинцев!
Мне доносят, что болтают за столиками своих кафе образованные цветные, а ведь их слушает вся эта голытьба, прислуга, повара, садовники, сами они не посмели бы и додуматься до такого!
Господин губернатор в отчаянии и в ярости, вчера, потеряв терпение, он кричал, что готов расстреливать каждого, в ком есть хоть 1/64 африканской крови! Ха!
Де Вилье хмуро пожал плечами:
- Пусть тогда начнет со своего сынка мулата, если считает, что в этом выход…
Де Рандьер уставился на него своим бешеным остановившимся взглядом:
- Что вы несёте, сударь?! Вы ничего не сказали, а я ничего не слышал! Ну, к делу, этой ночью я намерен взять за горло эту коварную черномазую сволочь, нашего любезного компаньона Буарди. Ты знаешь, что этот замаскировавшийся гад один из богатейших людей на Сен-Доминго? Благодаря моему покровительству, заметим прямо, а делиться не хочет, считает себя слишком умным, но мы это поправим, там есть и ваша доля, господин виконт. С такой суммой мы будем чувствовать себя как дома где угодно, и в Лондоне, и в Нью-Йорке и в Вене…
- Только не в сегодняшнем Париже, - угрюмо отозвался де Вилье, - вы не думали вернуться во Францию, податься в Вандею и объявить «священную войну» проклятым якобинцам? Вся наша беда от них, уродов! Не укажем место белым простолюдинам, не справимся и с рабами!
- Я вас умоляю, - вскинул холёные руки Рандьер, - вы помните судьбу вашего соседа по плантации господина Ленормана? Он тоже решил поиграть в крестовый поход против революции, но якобинцы не понимают тонкого юмора, его казнили как роялиста и эмигранта! Хотите заменить его… на эшафоте?
- Я не тороплюсь в лучший мир, даже ради спасения трона, господин барон! Но тсс..
Рандьер видел, что положение колониальной власти становится совершенно шатким, он решил бежать с острова, прихватив полученные с плантации доходы, но перед этим издает постановление об аресте Каймана, удобнее всего «потрясти» его именно в тюрьме, не хотел делиться? Значит теперь отдаст всё! В чём его обвинить?
А вдруг он и есть тот самый Ти Ноэль, возмутитель общественного порядка, чернокожий якобинец? Это обвинение тяжко и пахнет эшафотом.., тем лучше, за жизнь он отдаст всё..
Удивительное дело, Жером Буарди, словно хищник, имел особенное чутьё на опасность, а для верности, имел своего человека в полиции. Он исчез из своего кафе «Конго», едва увидев из окна полицейских, он понял, что пришли именно за ним.
Он прошёл через потайную дверь в богато декорированные нижние ярусы, миновав второй, спустился на третий, почти никому не известный. Свечи и кенкеты освещали покрытые шёлком стены и ряды пустых столиков. Пол был выложен тёсаными каменными плитами.
Задержался, решив заглянуть в одну из комнат. Они замучаются искать, а потом ломать стальную дверь на второй ярус, о третьем же и вовсе не знают. Значит время есть…
Отпер дверь. На кровати сидела белокожая девушка лет 20 с распущенными волосами цвета меди. Увидев Каймана, она вздрогнула и поднялась, она уже знала свирепый характер этого человека, синяки еще не сошли с ее тела.
- Не бейте меня..., - девушка смотрела на него со страхом.
Кайман молча подошёл и, приподняв голову за подбородок стал целовать её нежные розовые губы, она не отвечала, но и не сопротивлялась. Это хорошо..
Развернув спиной, уверенно засунул руки в вырез платья, с видимым удовольствием лаская сливочно-белые груди. Она стояла неподвижно, безвольно опустив руки.
- Раздевайся, - это звучало не ласковой просьбой, а командой…
Через полчаса, переодевшись в невзрачный потёртый костюм, сняв золотые кольца, надвинув на глаза шляпу, спрятав в складках плаща пару пистолетов, Кайман через туннель покинул здание «Конго» и оказался на пустыре.
Сюприз его ждал малоприятный. Полицейских было двое. Он замер. Откуда они здесь? Если тайна туннеля раскрыта, почему их только двое?
- О, месье Буарди!, - в тоне звучала насмешка, - можете не торопиться, сейчас здесь будут наши коллеги!
Неуловимым змеиным движением, Буарди сбросил плащ, разрядил в них оба пистолета и бросился бежать…
Укрытием себе он выбрал район, где проживали в основном обеспеченные белые люди, реже богатые мулаты. Один из самых богатых людей острова, пусть и неофициально, властный, привыкший подчинять себе людей, Жером Буарди устроился… слугой! В дом пожилой американки мисс Уилкс.
60-летняя Уилкс, сухопарая «старая дева» пуританской наружности жила вместе с 25-летней племянницей, Аннабель Форбс.. Мисс Форбс судя по своей внешности и поведению обещала повторить судьбу тётки.. но что интересно, именно такие девицы более всего боятся за свою никому не нужную невинность…Это было заметно и забавно.
Что отвратительнее всего, Буарди неплохо понимал английский, но делал вид, что не знает языка, вынуждая их говорить с ним на скверном французском. Они думали, что новый слуга не понимает их разговоров на английском и не стеснялись, унизительная, мерзкая кличка «ниггер» (англ. "черномазый") совершенно заменила ему имя…
- Нет, эти французы преступно беспечны, они не знают, как следует обращаться с ниггерами! Вот у нас, в Штатах никогда такого бы не случилось! С каждым днём здесь всё страшнее для белого человека, сами французы уже бегут куда глаза глядят, скоро уедем и мы!
- Да, тётя Марта, только прежде чем возвращаться в Чарлстон, может, следует навестить дядюшку Роберта на Ямайке? У него огромная плантация и красивый дом, а мы были там всего один раз и то 10 лет назад.. Надеюсь, тамошние ниггеры еще не взбесились..
Ну, англичане то этого не допустят..Они, как и мы, американцы, народ практичный и не станут знакомить чёрных с Декларацией Прав Человека!.., - и помолчав секунду крикнула по-французски, - Пьер! Я же просила подать кофе!
Мрачный и холодно-невозмутимый Кайман возник перед ними с подносом, который слегка дрогнул в его сильных руках, от дикого желания перевернуть его американкам прямо на головы…
Старуха сидела подчеркнуто прямо, резко развернув плечи, и с вечно недовольной миной поджав узкие губы.
Молодая американка и вовсе брезгливо отстранилась, когда, ставя дымящуюся чашку на стол, Буарди случайно коснулся её белой руки. Кайман внутренне сжался от припадка ненависти и страстного желания сломать ей шею, но сумел сохранить спокойный вид.
Думая, что он не понимает мисс Форбс перешла на английский:
- Этот черномазый слишком неловок для домашней прислуги, может даже статься, что он был конюхом или грузчиком в порту!
От такого смелого предположения глаза Буарди налились кровью.
- Нет, ты не наблюдательна, у него поразительно гладкие руки, совсем не похоже, что он тяжело работал. Наверное, просто пороли мало…Но это без разницы, ведь его услуги нужны нам совсем ненадолго и очень скоро мы уезжаем.. Ты права, милочка, сначала мы заедем к моему брату на Ямайку!
В роли безответного слуги Буарди невыносимо страдал три недели, покорность и услужливость никак не давались ему.
Человек с характером диктатора, он должен был, молча выносить грубости и окрики. Американки и не подозревали, как близки были временами к удавке или удару ножом.
У Каймана во внутренностях загорался огонь бешенства и ненависти от их постоянного «ниггер.. ниггер»…
И однажды произошло то, что должно было случиться. Старуха Уилкс приехав из центра города, влетела в холл в диком ужасе:
- Аннабель, девочка моя, собирай вещи, мы уезжаем немедленно!
- Что случилось,тётушка?
- Черномазые решили устроить революцию не хуже французов! Толпы штурмуют дворец губернатора Бланшланда!
Ужаснее всего, что нашлись французы, которые забыли, что они белые люди, проклятые якобинцы заодно с цветными!
- О Боже! Нам конец! Мы успеем в порт?
- Да, если очень поторопимся, я в банк и обратно, не отдавать же наши деньги чёрным дикарям!
Мисс Форбс решила позвать «Пьера» - Буарди:
- Иди же сюда! Будешь помогать мне собирать вещи! Мы уезжаем. Не беспокойся, негр, ты получишь свой расчет!
Но когда она взглянула на него, девушку охватил необъяснимый ужас, человек, стоящий перед ней ничем не напоминал послушного и забитого чёрного слугу.
Кайман успел переодеться, вишнёвый бархатный сюртук красиво облегал сильное стройное тело, брюки такого же цвета и на ногах высокие до колен сапоги. Такой костюм никак не по карману прислуге.
Но испытать страх её заставило то, как резко изменилась его осанка и выражение лица, выпрямились плечи, с грубо-красивого тёмного лица исчезло выражение униженной почтительности, она наткнулась на холодную свирепость остановившихся зрачков. В руке он держал пистолет.
- Вместе мы дождемся вашу милейшую тетушку!, - его бархатистый голос завораживал, а английский был весьма неплох.
Буарди медленно подошёл к мисс Форбс и приподняв её голову за подбородок заглянув в расширенные голубые глаза, их губы оказались совсем близко, она сходу решила, что он решил её изнасиловать, уперлась ладонями в его грудь, в ужасе косясь на пистолет:
- Нет, ради Бога, нет, возьмите что хотите, вот хотя бы мои золотые украшения, месье, только не делайте этого!
- Как же изменился твой тон, милая.. вот уже и «вы», и «месье», а то всё «ниггер, ниггер, черномазый.., - губы Буарди расплылись в презрительной усмешке, - ты не в моем вкусе, и вообще, ты видела себя в зеркале, мисс Америка? так что успокойся, ты умрешь девственницей, как твоя тетушка.. А вот и она, милости просим, не стесняйтесь, мадам, вашу сумочку, пожалуйста, пока не случилось беды, а то я очень нервный и ненавижу белых. Мне надо торопиться, а вдруг господина губернатора повесят без меня? Никогда себе этого не прощу…
- Господи, что происходит?!, - физиономия старухи стала зеленоватой.
- Ограбление, мадам..», - белозубая усмешка Буарди вышла просто хищной, - точнее компенсация за моральный ущерб, который мне нанесли в этом доме. Всего доброго, мадам. Поторопитесь, может вам повезет убраться живыми…
Дрались чёрные рабы с белыми рабовладельцами и французы роялисты с французами республиканцами, непримиримо и насмерть, а тут ещё против чёрных выступили мулаты, во главе со своим признанным лидером Риго, они всегда воспринимавшие себя на Антилах как особую народность.
Вопреки очевидному, далеко не сразу чёрные повстанцы смогли объединить усилия с белыми республиканцами, увы, недоверие и расовые предрассудки слишком долго брали верх над общими целями.
Час объединения сил пробил, когда к власти в Париже пришли якобинцы, единственные из белых, кто сумел подняться над расовым высокомерием европейцев…
За столиками ресторана «Конго» перешёптывались вполголоса:
- Вы уже слышали, почти все плантации Севера разгромлены и сожжены рабами, толпы восставших идут на Кап! Скоро здесь будет жарко!
- Плохо или хорошо это для нас?, - с сомнением в голосе спросил хорошо одетый молодой мулат.
- Плохо?! Разве не этого мы ждали все эти годы?! На этот раз белым господам крышка, притом наипрочнейшая! Людей надо направить прямо на губернаторский дворец Бланшланда!, - худой темнокожий юноша непонимающе, с некоторым озлоблением метнул на него горящий взгляд.
- Оно и видно, что терять вам совершенно нечего.., - собеседник смотрел на юношу слегка пренебрежительно, как-бы чуть сверху вниз, - а вот спросите-ка хозяина ресторана месье Буарди, что он сам думает об этом? Было бы недурно, если бы эта дикая толпа обогнула улицу Сен-Флорантэн.
Ведь здесь живут вполне обеспеченные люди, притом не белые, впрочем, этим дикарям будет всё равно, что громить и поджигать, им не объяснить, что эти дома, кафе, собственность чёрного человека…
- Дикари?! Вы говорите об этих несчастных в точности, как белые, это не делает вам чести! Ведь это наш народ!, - юноша отозвался резко, со страстью, - а вы в такой момент более всего переживаете за барахло и имущество, как какой-нибудь плантатор, поздравляю!
- Эта толпа рабов мой народ?! Я вас умоляю! Я учился в Париже, все мы местные антильянос,уроженцы Сен-Доминго, Кубы, Багам, а большинство этих людей из самых разных стран Африки, большинство их не говорит по-креольски, тем более, не знает французского, как с ними хотя-бы договориться, не подскажете, месье идеалист?!
Но юноша уже сделал свои выводы, он внимательно осмотрел оппонента с головы до ног, словно стараясь лучше запомнить, и не отвечая ничего более, вышел.
Кайман сидел за пустующим столиком и нервно курил… Он думал о том, что положение его оставалось двойственным и оттого опасным, как собственник, он был согласен с тем, богато одетым посетителем и в то же время разгром губернаторского дворца Бланшланда, физическое устранение губернатора и начальника полиции освободило бы его от всех проблем…
А проблемы стали более чем серьезны. Скрытые доходы вдруг перестали быть для Рандьера тайной… Произошло всё то, чего Буарди опасался еще год назад.
Если в скорейшем времени дворец Бланшланда не будет взят, ему придётся «лечь на дно», скрыться и где же? А под носом у Рандьера, в богатом районе примыкающем к личному особняку губернатора! По принципу, самое «тёмное место – под фонарём!»
А в это время в кабинете барона де Рандьера. Он вызвал к себе давнего товарища по карточным играм и прочим развлечениям молодого секретаря губернатора Армана де Вилье.
- Прошу вас, садитесь, господин виконт. Сами видите, что происходит, все были уверены, что это всего лишь очередной бунт грязных дикарей, который подавят со дня на день, но выходит какая-то революция по-африкански!
Это что, заразно? Передалось от наших санкюлотов?! Сами того не замечая, мы расплодили у себя под носом черномазых якобинцев!
Мне доносят, что болтают за столиками своих кафе образованные цветные, а ведь их слушает вся эта голытьба, прислуга, повара, садовники, сами они не посмели бы и додуматься до такого!
Господин губернатор в отчаянии и в ярости, вчера, потеряв терпение, он кричал, что готов расстреливать каждого, в ком есть хоть 1/64 африканской крови! Ха!
Де Вилье хмуро пожал плечами:
- Пусть тогда начнет со своего сынка мулата, если считает, что в этом выход…
Де Рандьер уставился на него своим бешеным остановившимся взглядом:
- Что вы несёте, сударь?! Вы ничего не сказали, а я ничего не слышал! Ну, к делу, этой ночью я намерен взять за горло эту коварную черномазую сволочь, нашего любезного компаньона Буарди. Ты знаешь, что этот замаскировавшийся гад один из богатейших людей на Сен-Доминго? Благодаря моему покровительству, заметим прямо, а делиться не хочет, считает себя слишком умным, но мы это поправим, там есть и ваша доля, господин виконт. С такой суммой мы будем чувствовать себя как дома где угодно, и в Лондоне, и в Нью-Йорке и в Вене…
- Только не в сегодняшнем Париже, - угрюмо отозвался де Вилье, - вы не думали вернуться во Францию, податься в Вандею и объявить «священную войну» проклятым якобинцам? Вся наша беда от них, уродов! Не укажем место белым простолюдинам, не справимся и с рабами!
- Я вас умоляю, - вскинул холёные руки Рандьер, - вы помните судьбу вашего соседа по плантации господина Ленормана? Он тоже решил поиграть в крестовый поход против революции, но якобинцы не понимают тонкого юмора, его казнили как роялиста и эмигранта! Хотите заменить его… на эшафоте?
- Я не тороплюсь в лучший мир, даже ради спасения трона, господин барон! Но тсс..
Рандьер видел, что положение колониальной власти становится совершенно шатким, он решил бежать с острова, прихватив полученные с плантации доходы, но перед этим издает постановление об аресте Каймана, удобнее всего «потрясти» его именно в тюрьме, не хотел делиться? Значит теперь отдаст всё! В чём его обвинить?
А вдруг он и есть тот самый Ти Ноэль, возмутитель общественного порядка, чернокожий якобинец? Это обвинение тяжко и пахнет эшафотом.., тем лучше, за жизнь он отдаст всё..
Удивительное дело, Жером Буарди, словно хищник, имел особенное чутьё на опасность, а для верности, имел своего человека в полиции. Он исчез из своего кафе «Конго», едва увидев из окна полицейских, он понял, что пришли именно за ним.
Он прошёл через потайную дверь в богато декорированные нижние ярусы, миновав второй, спустился на третий, почти никому не известный. Свечи и кенкеты освещали покрытые шёлком стены и ряды пустых столиков. Пол был выложен тёсаными каменными плитами.
Задержался, решив заглянуть в одну из комнат. Они замучаются искать, а потом ломать стальную дверь на второй ярус, о третьем же и вовсе не знают. Значит время есть…
Отпер дверь. На кровати сидела белокожая девушка лет 20 с распущенными волосами цвета меди. Увидев Каймана, она вздрогнула и поднялась, она уже знала свирепый характер этого человека, синяки еще не сошли с ее тела.
- Не бейте меня..., - девушка смотрела на него со страхом.
Кайман молча подошёл и, приподняв голову за подбородок стал целовать её нежные розовые губы, она не отвечала, но и не сопротивлялась. Это хорошо..
Развернув спиной, уверенно засунул руки в вырез платья, с видимым удовольствием лаская сливочно-белые груди. Она стояла неподвижно, безвольно опустив руки.
- Раздевайся, - это звучало не ласковой просьбой, а командой…
Через полчаса, переодевшись в невзрачный потёртый костюм, сняв золотые кольца, надвинув на глаза шляпу, спрятав в складках плаща пару пистолетов, Кайман через туннель покинул здание «Конго» и оказался на пустыре.
Сюприз его ждал малоприятный. Полицейских было двое. Он замер. Откуда они здесь? Если тайна туннеля раскрыта, почему их только двое?
- О, месье Буарди!, - в тоне звучала насмешка, - можете не торопиться, сейчас здесь будут наши коллеги!
Неуловимым змеиным движением, Буарди сбросил плащ, разрядил в них оба пистолета и бросился бежать…
Укрытием себе он выбрал район, где проживали в основном обеспеченные белые люди, реже богатые мулаты. Один из самых богатых людей острова, пусть и неофициально, властный, привыкший подчинять себе людей, Жером Буарди устроился… слугой! В дом пожилой американки мисс Уилкс.
60-летняя Уилкс, сухопарая «старая дева» пуританской наружности жила вместе с 25-летней племянницей, Аннабель Форбс.. Мисс Форбс судя по своей внешности и поведению обещала повторить судьбу тётки.. но что интересно, именно такие девицы более всего боятся за свою никому не нужную невинность…Это было заметно и забавно.
Что отвратительнее всего, Буарди неплохо понимал английский, но делал вид, что не знает языка, вынуждая их говорить с ним на скверном французском. Они думали, что новый слуга не понимает их разговоров на английском и не стеснялись, унизительная, мерзкая кличка «ниггер» (англ. "черномазый") совершенно заменила ему имя…
- Нет, эти французы преступно беспечны, они не знают, как следует обращаться с ниггерами! Вот у нас, в Штатах никогда такого бы не случилось! С каждым днём здесь всё страшнее для белого человека, сами французы уже бегут куда глаза глядят, скоро уедем и мы!
- Да, тётя Марта, только прежде чем возвращаться в Чарлстон, может, следует навестить дядюшку Роберта на Ямайке? У него огромная плантация и красивый дом, а мы были там всего один раз и то 10 лет назад.. Надеюсь, тамошние ниггеры еще не взбесились..
Ну, англичане то этого не допустят..Они, как и мы, американцы, народ практичный и не станут знакомить чёрных с Декларацией Прав Человека!.., - и помолчав секунду крикнула по-французски, - Пьер! Я же просила подать кофе!
Мрачный и холодно-невозмутимый Кайман возник перед ними с подносом, который слегка дрогнул в его сильных руках, от дикого желания перевернуть его американкам прямо на головы…
Старуха сидела подчеркнуто прямо, резко развернув плечи, и с вечно недовольной миной поджав узкие губы.
Молодая американка и вовсе брезгливо отстранилась, когда, ставя дымящуюся чашку на стол, Буарди случайно коснулся её белой руки. Кайман внутренне сжался от припадка ненависти и страстного желания сломать ей шею, но сумел сохранить спокойный вид.
Думая, что он не понимает мисс Форбс перешла на английский:
- Этот черномазый слишком неловок для домашней прислуги, может даже статься, что он был конюхом или грузчиком в порту!
От такого смелого предположения глаза Буарди налились кровью.
- Нет, ты не наблюдательна, у него поразительно гладкие руки, совсем не похоже, что он тяжело работал. Наверное, просто пороли мало…Но это без разницы, ведь его услуги нужны нам совсем ненадолго и очень скоро мы уезжаем.. Ты права, милочка, сначала мы заедем к моему брату на Ямайку!
В роли безответного слуги Буарди невыносимо страдал три недели, покорность и услужливость никак не давались ему.
Человек с характером диктатора, он должен был, молча выносить грубости и окрики. Американки и не подозревали, как близки были временами к удавке или удару ножом.
У Каймана во внутренностях загорался огонь бешенства и ненависти от их постоянного «ниггер.. ниггер»…
И однажды произошло то, что должно было случиться. Старуха Уилкс приехав из центра города, влетела в холл в диком ужасе:
- Аннабель, девочка моя, собирай вещи, мы уезжаем немедленно!
- Что случилось,тётушка?
- Черномазые решили устроить революцию не хуже французов! Толпы штурмуют дворец губернатора Бланшланда!
Ужаснее всего, что нашлись французы, которые забыли, что они белые люди, проклятые якобинцы заодно с цветными!
- О Боже! Нам конец! Мы успеем в порт?
- Да, если очень поторопимся, я в банк и обратно, не отдавать же наши деньги чёрным дикарям!
Мисс Форбс решила позвать «Пьера» - Буарди:
- Иди же сюда! Будешь помогать мне собирать вещи! Мы уезжаем. Не беспокойся, негр, ты получишь свой расчет!
Но когда она взглянула на него, девушку охватил необъяснимый ужас, человек, стоящий перед ней ничем не напоминал послушного и забитого чёрного слугу.
Кайман успел переодеться, вишнёвый бархатный сюртук красиво облегал сильное стройное тело, брюки такого же цвета и на ногах высокие до колен сапоги. Такой костюм никак не по карману прислуге.
Но испытать страх её заставило то, как резко изменилась его осанка и выражение лица, выпрямились плечи, с грубо-красивого тёмного лица исчезло выражение униженной почтительности, она наткнулась на холодную свирепость остановившихся зрачков. В руке он держал пистолет.
- Вместе мы дождемся вашу милейшую тетушку!, - его бархатистый голос завораживал, а английский был весьма неплох.
Буарди медленно подошёл к мисс Форбс и приподняв её голову за подбородок заглянув в расширенные голубые глаза, их губы оказались совсем близко, она сходу решила, что он решил её изнасиловать, уперлась ладонями в его грудь, в ужасе косясь на пистолет:
- Нет, ради Бога, нет, возьмите что хотите, вот хотя бы мои золотые украшения, месье, только не делайте этого!
- Как же изменился твой тон, милая.. вот уже и «вы», и «месье», а то всё «ниггер, ниггер, черномазый.., - губы Буарди расплылись в презрительной усмешке, - ты не в моем вкусе, и вообще, ты видела себя в зеркале, мисс Америка? так что успокойся, ты умрешь девственницей, как твоя тетушка.. А вот и она, милости просим, не стесняйтесь, мадам, вашу сумочку, пожалуйста, пока не случилось беды, а то я очень нервный и ненавижу белых. Мне надо торопиться, а вдруг господина губернатора повесят без меня? Никогда себе этого не прощу…
- Господи, что происходит?!, - физиономия старухи стала зеленоватой.
- Ограбление, мадам..», - белозубая усмешка Буарди вышла просто хищной, - точнее компенсация за моральный ущерб, который мне нанесли в этом доме. Всего доброго, мадам. Поторопитесь, может вам повезет убраться живыми…
Комментарии (2)
В это самое время сводный брат Жака по прозвищу Кайман незаметно взял власть в Черном городе...
Не всё, далеко не всё знал барон де Рандьер о своем чернокожем компаньоне..
Барон привык обращаться с ним подчёркнуто высокомерно, и пренебрежительно, показывая свою власть и снисходительность, а Кайман-Буарди вежливо позволял Рандьеру до времени корчить «белого господина».
Он ясно видел, что времена Рандьеров уходят и скоро компаньон увидит его настоящее лицо и пожалеет что не умер вовремя…А пока, надменный господин де Рандьер видит перед собой лишь то, что хочет видеть, низкие поклоны и почтительно скроенные мины. Сейчас он всё ещё Власть…
Тупо и незатейливо Рандьер крестил этого сильного и опасного человека «черномазым» прямо в лицо и, натыкаясь на стеклянный взгляд, не понимал, что на самом деле скрывали эти глаза, зеркало души…
Делил с Жеромом Буарди доходы от борделя годами, но не догадывался, что в последнее время тот располагает не только «чёрным», но и «белым товаром», предназначавшимся для обеспеченных цветных мужчин Капа. Буарди решил, а почему нет?!
Но тсс.. Колониальные власти спокойно привыкли видеть в этом качестве только чёрных женщин и мулаток, в крайнем случае азиаток. А кто эти? Это были белые девушки и молодые женщины, преимущественно француженки из бедных слоев общества, приезжавшие на Антилы вместе с отцами и братьями в поисках лучшей жизни. А чего им стоило здесь «потеряться»?
Наиболее молодые и красивые из них нередко сперва проходили через руки самого Буарди, который доступно и очень жёстко показывал им, кто они теперь и кто их хозяин…
Близость с белыми женщинами давала Жерому Буарди помимо здорового физического наслаждения, особое моральное удовольствие, словно он делал это со всеми унижающими его обстоятельствами, с самим колониальным укладом, с губернатором и королём Франции лично! Запрещайте, отказывайте, унижайте, а я в это время всех вас имел! Как в материальном, так и в сексуальном отношении…
По этой же причине он любил посещать особняк молодой графини д, Ансени, в отсутствие ее мужа этот чернокожий красавец с властными манерами крупного хищника был там хозяином, сказать прямо, мог открывать двери «с ноги».. Это была типичная дворянская семья, муж закрывал глаза на ее неверность, он и сам не пропускал ни одной юбки без различия сословия или цвета кожи…
Чувственная и надменная дама, хозяйка двух сотен рабов, вот секрет, в интимной жизни любила чувствовать себя слабой и подчиненной и Буарди не стеснялся! Держал себя с ней высокомерно и небрежно, в постели даже грубо и жёстко, словно насиловал её, но это то, что ей было нужно! Вот же богатая извращенка, думалось ему иногда…
Получился отличный союз, аристократка с темпераментом уличной женщины, перед ней Буарди мог вывалить из себя всё дерьмо, властолюбие и грубую чувственность, высокомерие и жестокость, не боясь этим напугать и оттолкнуть! Ходить по лезвию ножа весьма возбуждало, учитывая, что вторым любовником графини был сам Рандьер!
Начальник полиции вряд ли обрадуется, если узнает, кто именно его счастливый соперник! И тогда уж разоблачение подобно смерти!
Всего этого ни за что не должен был узнать Рандьер, либо доходы от «неучтенных» девочек придется делить, либо… не стоит забывать, что барон - аристократ и ярый сторонник «белого превосходства», а тут такая «наглость» компаньона, белые проститутки, да ещё дерзкая конкуренция в постели госпожи графини…
Его ресторан «Конго» - «чемодан с двойным дном», скрывавший два яруса подвалов, отделанных и декорированных изнутри не хуже основного помещения. Для обычных посетителей в нём только один этаж, для иных, два, для допущенных к тайне все три. И почти совсем никто не знал, что существует туннель от подвалов «Конго», выходящий на пустырь…
Белые толстосумы проявляли в последнее время интерес к ритуалам культа вуду, как можно не удовлетворить их и в этом, разумеется, далеко не бесплатно, плюс опий для усиления эмоций.. и неважно, что эта красивая игра на публику не имела ничего общего с реальным вуду, так разве эти северные варвары, эти мундэле способны это заметить?
И снова тсс.. «Сеансы вуду» также проводились в глубокой тайне, по той же самой причине, Буарди не был намерен делить все доходы с Рандьером и полностью «ложиться под него»…
Жуткая и таинственная обстановка обрядов чётко гарантировала молчание белых зрителей, похоже, уверовавших, что «разгласивший тайну» погибнет…
Барон мог только догадываться, суммы с каким количеством нулей ложились на счета Буарди.. А узнав обо всём, не решит ли отомстить и вытрясти вчерашнего компаньона до основания, пользуясь своим положением и юридическим бесправием чернокожих? Ведь колониальный режим никогда не дал бы шанса цветному разбогатеть законно…
Буарди отлично понимал, что в таком положении его спасёт либо смещение Рандьера, либо бегство с Сен-Доминго, если счета не будут арестованы, а то где ждут с распростертыми объятиями нищего темнокожего креола…, да и куда бежать, от английских колоний и Америки увольте, во Франции свои проблемы… остаётся покорное смирение с любыми условиями Рандьера!
А эти условия вне сомнения окажутся неприемлемыми и совершенно разорительными! Но покорность не в его характере. Того, что считает «своим» он не отдаст никому…
Загнанный в угол Кайман, не зря его так звали, решится на любую крайность… Берегитесь, господин барон, не перегните палку…
Август 1791 года. Восстание рабов как лавина захлестнуло французскую половину острова..
Полмиллиона угнетенных, униженных до положения скота людей против тридцати тысяч господ, чьи шансы выше? Плантаторы долго не верили, что это нечто большее, нежели очередной бунт, которые всегда подавлялись легко и жестоко.. но восстание принимало огромные масштабы, сгорали одна плантация за другой, в ужасе и бешенстве господа начали собирать вещи…
Их историческая родина переживала первый «медовый» период Революции, плантаторы-эмигранты чётко поняли, где «их место» и с кем, дворяне, они были правоверными роялистами и защитниками трона против «грязной черни», так хлёстко крестили они своих нетитулованных соотечественников, свой народ…
Май 1792 года. Жак и Мария отправились к местному кюре. Жак думал, она пережила слишком много горя и унижений и нельзя, чтобы их будущий совместный ребенок родился внебрачным, как и первый.
- Святой отец, мы решили пожениться, мы оба католики, думаю, проблем быть не должно.., - начал Жак.
- Но это невозможно, она же белая!, - в голосе кюре смешались крайнее удивление с возмущением, он смерил девушку неодобрительным взглядом.
- Но ведь белые мужчины иногда женятся на африканках, мулатках, индианках или китаянках.., - Жак в раздражении сделал резкий жест, - и никто не видит в этом ничего чрезвычайного или преступного!»
- Верно, если из двоих к белой расе принадлежит мужчина, это иное дело, но церковь, общество и власти не потерпят близких отношений и браков чернокожих, а впрочем, и желтокожих и краснокожих с белыми женщинами! Вы должны это понимать..
- Но это двойная мораль, господин кюре!
- Нет, это обычай, освященный временем! А иначе, что же это будет, разврат, гибель белой расы? Наши потомки станут смуглыми курчавыми или узкоглазыми?
Жак слушал его молча, сжав кулаки, тёмные глаза налились кровью.
- Я же не против, что мой будущий ребёнок будет гораздо светлее кожей, чем я сам? Господин кюре, белые мужчины безнаказанно насилуют цветных женщин и даже девочек, сожительствуют с кем хотят, женятся на ком хотят и никто их за это не кастрирует, не убивает.. Но если один из нас хотя бы поднимет глаза на белую женщину…, - Жак сузил глаза и мрачно покачал головой.
- Ничего нового вы от меня не услышите, - кюре брезгливо поморщился, - а вы-то, мадемуазель.., - он метнул осуждающий презрительный взгляд на Марию, - впрочем, есть один вариант, если он вас устроит, девушка должна официально признать себя цветной!"
- Я согласна, - быстро отозвалась Мариэтта.
- Сразу видно, что вы не креолка, это не формализм, с этого момента резко изменится ваш социальный статус, это всё равно как лишиться дворянства..
- А я и так не дворянка, - беспечно улыбнулась Мариэтта, - так что я потеряла?
- Когда вы начнете новую жизнь в качестве цветной девушки, вы сразу поймете, что жили именно как дворянка и пользовались всеми правами и привилегиями белого человека, уважением и жили в безопасности! Впрочем, решать вам, если вам так важно выйти замуж за этого… человека.., - он пожал плечами.
- Я – цветная, - решительно и чётко произнесла Мария, - под этим нужно расписаться или моего слова достаточно?…
После уличных беспорядков, произошедших в августе, когда образованные цветные жители настаивали на отмене расовых «барьеров» и новых выборах, в числе прочих были арестованы Жак Буарди, Дэвис и Уаюкума-Тиббс. Рейноса поспешил предупредить Марию.
Задыхающийся, в разодранном галстуке он появился на пороге их дома.
- Ради всего святого, Диего, что случилось, где Жак?!
- В тюрьме, они схватили многих наших.. не пугайся раньше времени, но позволь пройти, мы должны быстро спрятать все его бумаги. Если их найдут, тогда ему конец!
- Господи! В чём его могут обвинить? Он мирный спокойный человек!
- Мы все мирные и спокойные.. Я тоже не вор и не насильник, а за мою голову испанскими властями Кубы объявлена награда!, - Рейноса хмуро покосился на молодую женщину.
- То есть он тоже... революционер?!
- Когда за свободу борются белые это называют так, но когда речь идёт о цветных, их уже называют «черномазые бунтовщики, заслуживающие четвертования»... Ну же, помогите сложить рукописи в сумки, я заберу их, верну, когда он будет освобождён!
Навещая Жака в тюрьме, Мария с ужасом осознала, как резко изменилось отношение к ней, теперь официально «цветной». «Ты» вместо «вы» и «мадемуазель» было лишь началом. Чиновник, месье Фабр плотоядно рассматривал, не стесняясь, её молочно-белую шею, высокую грудь.
- Ты наверняка знала, чем занимается твой черномазый сожитель?, - скверная усмешка скривила узкие губы, - ты не могла этого не знать!
- Жак Буарди мой муж.., - сцепя зубы девушка удержалась от опасной резкости, - и я ничего не знала, я мало интересуюсь политикой вообще!
- Вот как, а ведь мы в курсе твоей истории, ты буржуазка из Бордо, вовсе не цветная, маленькая шлюха с внебрачным ублюдком, докатившаяся до позорного сожительства с черномазым!
- Я попросила бы вас выбирать выражения, сударь!, - вскрикнула Мариэтта, в сильнейшем возмущении забывшая об осторожности.
Резкий взмах кулака и сильная боль свалила девушку на каменные плиты пола, из носа ленточкой текла кровь. От ужаса и растерянности она не могла произнести ни слова, так и сидела, подтянув колени к подбородку, длинные золотистые волосы свесились на бледное лицо.
- Теперь ты понимаешь, черномазая тварь, что ты никто?, - к ней склонилось перекошенная бледная физиономия с остановившимися зрачками, - ты признала себя цветной и тем самым вышибла себя из нормального человеческого общества! Я могу отпинать тебя ногами как животное, могу отыметь, как шлюху и не бояться ареста и суда.. Ты очень хороша, тварь, но лично мне было бы противно … после негра…
С трудом взяв себя в руки, Мария поднялась с пола. Её лицо было напряженным, а взгляд стеклянным, она была похожа на автомат Вокансона.
- Я могу увидеть моего мужа?
- Разумеется, - Фабр насмешливо поклонился, с наслаждением показав ей свою власть и унизив, он успокоился и даже слегка повеселел.
- Они били тебя?!, - Жак резко поднялся с пола, кандалы тяжело загремели.
- Нет, любимый, я …просто упала в коридоре.., - Мария пыталась улыбнуться, но в мечущемся взгляде стояли слёзы, она нежно целовала худые скованные руки и спрятала лицо у него на груди.
- Не давай им повода снова ударить тебя, - Жак не поверил в неуклюжую версию падения, - не реагируй на оскорбления совершенно, словно ты глухая или не понимаешь по-французски, так поступаем все мы, всю жизнь, а тебе нужно этому научиться..
- Приходил Рейноса, мы сложили твои бумаги в сумки и он унёс их..
- Диего умница, значит можно надеяться на освобождение!
Факт принадлежности Жака Буарди к повстанцам так и не был доказан, но при всём этом он провёл в тюрьме почти четыре месяца…
Не всё, далеко не всё знал барон де Рандьер о своем чернокожем компаньоне..
Барон привык обращаться с ним подчёркнуто высокомерно, и пренебрежительно, показывая свою власть и снисходительность, а Кайман-Буарди вежливо позволял Рандьеру до времени корчить «белого господина».
Он ясно видел, что времена Рандьеров уходят и скоро компаньон увидит его настоящее лицо и пожалеет что не умер вовремя…А пока, надменный господин де Рандьер видит перед собой лишь то, что хочет видеть, низкие поклоны и почтительно скроенные мины. Сейчас он всё ещё Власть…
Тупо и незатейливо Рандьер крестил этого сильного и опасного человека «черномазым» прямо в лицо и, натыкаясь на стеклянный взгляд, не понимал, что на самом деле скрывали эти глаза, зеркало души…
Делил с Жеромом Буарди доходы от борделя годами, но не догадывался, что в последнее время тот располагает не только «чёрным», но и «белым товаром», предназначавшимся для обеспеченных цветных мужчин Капа. Буарди решил, а почему нет?!
Но тсс.. Колониальные власти спокойно привыкли видеть в этом качестве только чёрных женщин и мулаток, в крайнем случае азиаток. А кто эти? Это были белые девушки и молодые женщины, преимущественно француженки из бедных слоев общества, приезжавшие на Антилы вместе с отцами и братьями в поисках лучшей жизни. А чего им стоило здесь «потеряться»?
Наиболее молодые и красивые из них нередко сперва проходили через руки самого Буарди, который доступно и очень жёстко показывал им, кто они теперь и кто их хозяин…
Близость с белыми женщинами давала Жерому Буарди помимо здорового физического наслаждения, особое моральное удовольствие, словно он делал это со всеми унижающими его обстоятельствами, с самим колониальным укладом, с губернатором и королём Франции лично! Запрещайте, отказывайте, унижайте, а я в это время всех вас имел! Как в материальном, так и в сексуальном отношении…
По этой же причине он любил посещать особняк молодой графини д, Ансени, в отсутствие ее мужа этот чернокожий красавец с властными манерами крупного хищника был там хозяином, сказать прямо, мог открывать двери «с ноги».. Это была типичная дворянская семья, муж закрывал глаза на ее неверность, он и сам не пропускал ни одной юбки без различия сословия или цвета кожи…
Чувственная и надменная дама, хозяйка двух сотен рабов, вот секрет, в интимной жизни любила чувствовать себя слабой и подчиненной и Буарди не стеснялся! Держал себя с ней высокомерно и небрежно, в постели даже грубо и жёстко, словно насиловал её, но это то, что ей было нужно! Вот же богатая извращенка, думалось ему иногда…
Получился отличный союз, аристократка с темпераментом уличной женщины, перед ней Буарди мог вывалить из себя всё дерьмо, властолюбие и грубую чувственность, высокомерие и жестокость, не боясь этим напугать и оттолкнуть! Ходить по лезвию ножа весьма возбуждало, учитывая, что вторым любовником графини был сам Рандьер!
Начальник полиции вряд ли обрадуется, если узнает, кто именно его счастливый соперник! И тогда уж разоблачение подобно смерти!
Всего этого ни за что не должен был узнать Рандьер, либо доходы от «неучтенных» девочек придется делить, либо… не стоит забывать, что барон - аристократ и ярый сторонник «белого превосходства», а тут такая «наглость» компаньона, белые проститутки, да ещё дерзкая конкуренция в постели госпожи графини…
Его ресторан «Конго» - «чемодан с двойным дном», скрывавший два яруса подвалов, отделанных и декорированных изнутри не хуже основного помещения. Для обычных посетителей в нём только один этаж, для иных, два, для допущенных к тайне все три. И почти совсем никто не знал, что существует туннель от подвалов «Конго», выходящий на пустырь…
Белые толстосумы проявляли в последнее время интерес к ритуалам культа вуду, как можно не удовлетворить их и в этом, разумеется, далеко не бесплатно, плюс опий для усиления эмоций.. и неважно, что эта красивая игра на публику не имела ничего общего с реальным вуду, так разве эти северные варвары, эти мундэле способны это заметить?
И снова тсс.. «Сеансы вуду» также проводились в глубокой тайне, по той же самой причине, Буарди не был намерен делить все доходы с Рандьером и полностью «ложиться под него»…
Жуткая и таинственная обстановка обрядов чётко гарантировала молчание белых зрителей, похоже, уверовавших, что «разгласивший тайну» погибнет…
Барон мог только догадываться, суммы с каким количеством нулей ложились на счета Буарди.. А узнав обо всём, не решит ли отомстить и вытрясти вчерашнего компаньона до основания, пользуясь своим положением и юридическим бесправием чернокожих? Ведь колониальный режим никогда не дал бы шанса цветному разбогатеть законно…
Буарди отлично понимал, что в таком положении его спасёт либо смещение Рандьера, либо бегство с Сен-Доминго, если счета не будут арестованы, а то где ждут с распростертыми объятиями нищего темнокожего креола…, да и куда бежать, от английских колоний и Америки увольте, во Франции свои проблемы… остаётся покорное смирение с любыми условиями Рандьера!
А эти условия вне сомнения окажутся неприемлемыми и совершенно разорительными! Но покорность не в его характере. Того, что считает «своим» он не отдаст никому…
Загнанный в угол Кайман, не зря его так звали, решится на любую крайность… Берегитесь, господин барон, не перегните палку…
Август 1791 года. Восстание рабов как лавина захлестнуло французскую половину острова..
Полмиллиона угнетенных, униженных до положения скота людей против тридцати тысяч господ, чьи шансы выше? Плантаторы долго не верили, что это нечто большее, нежели очередной бунт, которые всегда подавлялись легко и жестоко.. но восстание принимало огромные масштабы, сгорали одна плантация за другой, в ужасе и бешенстве господа начали собирать вещи…
Их историческая родина переживала первый «медовый» период Революции, плантаторы-эмигранты чётко поняли, где «их место» и с кем, дворяне, они были правоверными роялистами и защитниками трона против «грязной черни», так хлёстко крестили они своих нетитулованных соотечественников, свой народ…
Май 1792 года. Жак и Мария отправились к местному кюре. Жак думал, она пережила слишком много горя и унижений и нельзя, чтобы их будущий совместный ребенок родился внебрачным, как и первый.
- Святой отец, мы решили пожениться, мы оба католики, думаю, проблем быть не должно.., - начал Жак.
- Но это невозможно, она же белая!, - в голосе кюре смешались крайнее удивление с возмущением, он смерил девушку неодобрительным взглядом.
- Но ведь белые мужчины иногда женятся на африканках, мулатках, индианках или китаянках.., - Жак в раздражении сделал резкий жест, - и никто не видит в этом ничего чрезвычайного или преступного!»
- Верно, если из двоих к белой расе принадлежит мужчина, это иное дело, но церковь, общество и власти не потерпят близких отношений и браков чернокожих, а впрочем, и желтокожих и краснокожих с белыми женщинами! Вы должны это понимать..
- Но это двойная мораль, господин кюре!
- Нет, это обычай, освященный временем! А иначе, что же это будет, разврат, гибель белой расы? Наши потомки станут смуглыми курчавыми или узкоглазыми?
Жак слушал его молча, сжав кулаки, тёмные глаза налились кровью.
- Я же не против, что мой будущий ребёнок будет гораздо светлее кожей, чем я сам? Господин кюре, белые мужчины безнаказанно насилуют цветных женщин и даже девочек, сожительствуют с кем хотят, женятся на ком хотят и никто их за это не кастрирует, не убивает.. Но если один из нас хотя бы поднимет глаза на белую женщину…, - Жак сузил глаза и мрачно покачал головой.
- Ничего нового вы от меня не услышите, - кюре брезгливо поморщился, - а вы-то, мадемуазель.., - он метнул осуждающий презрительный взгляд на Марию, - впрочем, есть один вариант, если он вас устроит, девушка должна официально признать себя цветной!"
- Я согласна, - быстро отозвалась Мариэтта.
- Сразу видно, что вы не креолка, это не формализм, с этого момента резко изменится ваш социальный статус, это всё равно как лишиться дворянства..
- А я и так не дворянка, - беспечно улыбнулась Мариэтта, - так что я потеряла?
- Когда вы начнете новую жизнь в качестве цветной девушки, вы сразу поймете, что жили именно как дворянка и пользовались всеми правами и привилегиями белого человека, уважением и жили в безопасности! Впрочем, решать вам, если вам так важно выйти замуж за этого… человека.., - он пожал плечами.
- Я – цветная, - решительно и чётко произнесла Мария, - под этим нужно расписаться или моего слова достаточно?…
После уличных беспорядков, произошедших в августе, когда образованные цветные жители настаивали на отмене расовых «барьеров» и новых выборах, в числе прочих были арестованы Жак Буарди, Дэвис и Уаюкума-Тиббс. Рейноса поспешил предупредить Марию.
Задыхающийся, в разодранном галстуке он появился на пороге их дома.
- Ради всего святого, Диего, что случилось, где Жак?!
- В тюрьме, они схватили многих наших.. не пугайся раньше времени, но позволь пройти, мы должны быстро спрятать все его бумаги. Если их найдут, тогда ему конец!
- Господи! В чём его могут обвинить? Он мирный спокойный человек!
- Мы все мирные и спокойные.. Я тоже не вор и не насильник, а за мою голову испанскими властями Кубы объявлена награда!, - Рейноса хмуро покосился на молодую женщину.
- То есть он тоже... революционер?!
- Когда за свободу борются белые это называют так, но когда речь идёт о цветных, их уже называют «черномазые бунтовщики, заслуживающие четвертования»... Ну же, помогите сложить рукописи в сумки, я заберу их, верну, когда он будет освобождён!
Навещая Жака в тюрьме, Мария с ужасом осознала, как резко изменилось отношение к ней, теперь официально «цветной». «Ты» вместо «вы» и «мадемуазель» было лишь началом. Чиновник, месье Фабр плотоядно рассматривал, не стесняясь, её молочно-белую шею, высокую грудь.
- Ты наверняка знала, чем занимается твой черномазый сожитель?, - скверная усмешка скривила узкие губы, - ты не могла этого не знать!
- Жак Буарди мой муж.., - сцепя зубы девушка удержалась от опасной резкости, - и я ничего не знала, я мало интересуюсь политикой вообще!
- Вот как, а ведь мы в курсе твоей истории, ты буржуазка из Бордо, вовсе не цветная, маленькая шлюха с внебрачным ублюдком, докатившаяся до позорного сожительства с черномазым!
- Я попросила бы вас выбирать выражения, сударь!, - вскрикнула Мариэтта, в сильнейшем возмущении забывшая об осторожности.
Резкий взмах кулака и сильная боль свалила девушку на каменные плиты пола, из носа ленточкой текла кровь. От ужаса и растерянности она не могла произнести ни слова, так и сидела, подтянув колени к подбородку, длинные золотистые волосы свесились на бледное лицо.
- Теперь ты понимаешь, черномазая тварь, что ты никто?, - к ней склонилось перекошенная бледная физиономия с остановившимися зрачками, - ты признала себя цветной и тем самым вышибла себя из нормального человеческого общества! Я могу отпинать тебя ногами как животное, могу отыметь, как шлюху и не бояться ареста и суда.. Ты очень хороша, тварь, но лично мне было бы противно … после негра…
С трудом взяв себя в руки, Мария поднялась с пола. Её лицо было напряженным, а взгляд стеклянным, она была похожа на автомат Вокансона.
- Я могу увидеть моего мужа?
- Разумеется, - Фабр насмешливо поклонился, с наслаждением показав ей свою власть и унизив, он успокоился и даже слегка повеселел.
- Они били тебя?!, - Жак резко поднялся с пола, кандалы тяжело загремели.
- Нет, любимый, я …просто упала в коридоре.., - Мария пыталась улыбнуться, но в мечущемся взгляде стояли слёзы, она нежно целовала худые скованные руки и спрятала лицо у него на груди.
- Не давай им повода снова ударить тебя, - Жак не поверил в неуклюжую версию падения, - не реагируй на оскорбления совершенно, словно ты глухая или не понимаешь по-французски, так поступаем все мы, всю жизнь, а тебе нужно этому научиться..
- Приходил Рейноса, мы сложили твои бумаги в сумки и он унёс их..
- Диего умница, значит можно надеяться на освобождение!
Факт принадлежности Жака Буарди к повстанцам так и не был доказан, но при всём этом он провёл в тюрьме почти четыре месяца…
Комментарии (2)
Белые Сен-Доминго приняли революцию во Франции в штыки, она грозила разрушить самые основы колониального порядка и отменить рабство и неравенство рас.
Защитники рабства в Национальном Собрании представлены молодыми аристократами братьями Ламет, сами бывшие владельцами плантаций на Сен-Доминго, позднее к ним присоединился жирондист Бриссо.
Доктор Марат принципиально порвал всякие отношения с прежним товарищем из-за измены последнего в важнейшем вопросе об отмене рабства и равноправии свободного цветного населения французских колоний.
Ведь не зря молодой депутат от Арраса Робеспьер сказал в Национальном Собрании: «Лучше лишиться колоний, чем принципа!». Он имел в виду принципы демократии, отвергающие рабство и все виды угнетения человека по каким-либо признакам, будь то социальное происхождение или цвет кожи…
Робеспьер хлёстко называл идеи расового «превосходства» европейцев над народами колоний идеями «дворянства белой кожи».
Плантаторы дерзко заявили, что не подчинятся решениям Парижа и будут жить автономно, сохраняя верность королевской власти и устои рабства.
Первыми пришли в движение мулаты, они считали себя прослойкой, отдельной от чёрных и поэтому ими была поднята не тема отмены рабства, а лишь уравнение мулатов в правах с белыми и новые выборы. Среди лидеров выделялся Венсан Оже, молодой мулат, получивший образование в Париже.
Взбешённые плантаторы пресекли выступления и устроили для их руководителей, в их числе жутким образом погиб молодой Оже средневеково-зверские казни, подчеркнув этим, что «демократия, равенство и братство» касаются только белых!
Восстание чёрных рабов началось в августе 1790 года под влиянием идей французской революции.
Интересно при этом, что африканцы и чёрные антильянос редко выступали вместе со своими полукровными соплеменниками, часто убивали их вместе с белыми, так как мулаты иногда бывали и надсмотрщиками на плантациях и даже владельцами рабов, больше того, желая угодить белым и выгадать себе новые послабления, скверно относились к чернокожим.
Положение мулатов было двойственным, белые называли их - «полу-негры», для чёрных и для самих себя они «полу-белые»!
Сумятица усугублялась тем, что на Сен-Доминго белые плантаторы – аристократы представляли собой еще и партию французских роялистов, а малочисленные местные республиканцы из белых и чёрные рабы воодушевлялись новыми идеями свободы, равенства и братства.
Жак Буарди сумрачно склонился над столом. Он не любил эти воспоминания, посёлок Лемуан под Леоганом, где жили семьи освобождённых рабов.
Ни малейшей ностальгии и теплоты не пробуждали в молодом человеке эти воспоминания о сумеречном существовании детских и юношеских лет. Жители посёлка, как наёмные рабочие трудились на плантации своего бывшего хозяина за жалкие гроши, от которых отказался бы и белый крестьянин.
Лемуан, каким он навсегда запомнился Жаку… Убогие домишки, огороды, вечно размытые ливнями дороги, грязи по колено, вечный голод и вечные унижения, никаких надежд. Невозмутимые лица, бронзовые и чёрные маски, за которыми и усталость заезженных вьючных животных, и терпение мучеников, и непримиримая ненависть. Что видит чужак со стороны? Ровно ничего. Подчёркнутая услужливость, белозубые улыбки и низкие поклоны: «Да, месье, слушаюсь, мадам…»
Чем хуже живет Лемуан, тем чаще слышны по вечерам народные песни и жёсткий ритм барабанов. Уголки полных губ Жака чуть насмешливо изогнулись.
Только белые думают, что петь и танцевать можно исключительно от радости, от сытости и довольства жизнью.
Танцуют? Значит еще живы, есть еще жизненные силы, жива душа народа. Только ли для того, чтобы терпеть дальше? У потомков африканцев танец способен выразить любые человеческие чувства, выплескивая в мир как радость, так и горе, как любовь, так и гнев… Это искусственное оживление Лемуана, как смех сквозь слёзы…
Что понимает в этой жизни чужак? «О, эти услужливые добродушные негры кажется вполне довольны своей жизнью… Эта страна настоящий рай: синий океан, тёплый золотой песок, пальмы!»
Идиот, начитавшийся утопий вроде «Поля и Виргинии» или… «Негра, который сердцем был чище многих белых»! Хорошо, что во время этих щенячьих восторгов тот белый господин не встретился взглядом с 17-летним Жаком Буарди…
А там ничего никогда не менялось, по крайней мере к лучшему. День прошел и, слава Богу, живы и ладно. Тьфу! Жак нервно дёрнулся.
Школа в Лемуане, это нечто особое по меркам колоний. Учился он в школе, основанной для детей бывших рабов этим же «филантропом», которого, впрочем, никто таковым не считал, кроме него самого и других белых «либералов»...
Пытаясь отвлечься от обстановки в доме старался заниматься самообразованием, много читал. В семье кроме Жака было шестеро детей, сестра Беатрис и братья Анри, Эмильен, Антуан, Альбер и Франсуа.
Мать Аннет запомнилась ему доброй, но смирной и забитой женщиной, постоянной жертвой бешеных вспышек хмурого и агрессивного, часто пьяного отца. Казалось, иногда отец ненавидит весь мир, самого себя, цвет своей кожи, которому единственно обязан тем, как сложилась его жизнь, всех белых, наконец, жену и детей. Именно отец в глазах детей Буарди был виновен в ее ранней смерти.
При появлении в доме мачехи, молодой и вызывающе красивой мулатки со светлокожим сыном, явно рожденным от белого мужчины, только накалило обстановку. Красотка и не желала прикидываться «любящей и заботливой» для чужих ей детей, а отцу это было безразлично. Он часто жестоко наказывал их за отсутствие «любви и почтительности» к этой чужой женщине и за острую враждебность к новоявленному «братцу», явно гордившемуся своей светлой, почти белой кожей, и не раз за это битому.
Известно, что в Леогане жил еще один сын старого Буарди от другой жены, также умершей. Жером Даниэль, за свой нрав известный под хищной кличкой «Кайман». Он был лет на 6 старше Жака и экзотически красив, как говорили, впрочем, он и Жак были поразительно похожи.
Подросшие сыновья перестали терпеть бешеные выходки вечно пьяного отца, в 19 лет Жак ушел из дома, перед этим жестоко подравшись с отцом.
Он не любил своё прошлое и старался не вспоминать его, ненавидел убогий посёлок бывших рабов, дороги, вечно размытые дождями и грязь п колено, ненавидел униженный и полуголодный образ жизни, который был вынужден вести вместе с его жителями, заранее ненавидел плантацию, где должен будет работать после школы.
Отец первый раз жестоко избил его, когда 12-летний Жак сказал ему в лицо:
- Я вырасту и обязательно уеду отсюда. Я не хочу прожить жизнь так, как прожил ее ты. Ты разве не видишь, что остался рабом? Поэтому ты злишься и презираешь себя! Ты работаешь на той же плантации, по-прежнему называешь ее владельца «хозяин», а он по-прежнему крестит тебя «черномазым» прямо в лицо, держишь себя как раб и думаешь, как раб! Ты помнишь поговорку: «В чем разница между чернокожим и «черномазым?» На такие вопросы пусть и отвечают «черномазые»!» А ты и есть «черномазый!"
Бешенству пьяного отца не было предела…
В 1789 19-летний Жак Буарди был высоким, очень худым и нервным юношей, красивым, но замкнутым и молчаливым, с невозмутимым выражением лица и глаз, так что очень сложно было понять, что он думает или чувствует на самом деле.
Спокойный и добрый в мирной обстановке, он легко приходил в ярость при малейшей угрозе и становился агрессивным. Ему самому казалось, что нервная возбудимость связана с невесёлым трудным детством и нездоровой обстановкой параноидальной злобы в отцовском доме. Подавить эту черту удалось с трудом и лишь отчасти, внешне.
Он пешком пришел в Леоган. Маленькие сбережения были потрачены на скромный, но приличный костюм, Жак ничем не желал походить на жителя Лемуана, сына освобождённых рабов.
Первым знакомым человеком в новом городе стала белая девушка, 17-летняя дочь богатого французского коммерсанта Изабель Ромёф. Она сидела на скамейке и читала глупейший сентиментально-слезливый роман Жозефа Лавале «Негр, который сердцем был белее многих белых».
Тьфу! Что за чушь! Имеет ли эта сладкая чушь отношение к реальной жизни Сен-Доминго?! К его собственной, Жака Буарди реальной жизни?! Да чтоб вас всех! Как думаете, что такое Рай? Где все счастливы? Где никто не умирает с голоду?... Пожалуй…Как мало измученным людям надо…
Как ни вспомнить наши местные антильские мифы… приснился белому господину «рай для чёрных»… что это?! Снова нищета, убогие жилища, но народу тысячи!
Попадает он в рай «для белых»… всё красиво, как в сказке, сияет и сверкает… но нет там ни одной души…» Ха! Разве всё не так… Заслужили они всё, что для себя придумали?!...
Была ли та девушка красива? Трудно сказать. Может быть, но может быть она просто была белой и уже потому необычной? В Лемуане он почти не видел белых женщин, разве на солидном расстоянии... Через совсем незначительное время любовный опыт Жака обогатился, Изабель стала его первой женщиной. В 19 лет она казалась ему необычной, смелой, опытной и уверенной в себе, но спустя годы вспоминая об этом эпизоде уже думал об этом иначе, девчонка была черезчур опытной для своих лет, что несимпатично, держала себя с развязностью уверенной в своих чарах красотки и было похоже, что она явно отдавала предпочтение мужчинам с чёрной кожей и он отнюдь не был первым из их числа. Ей что? Отец подальше от скандала увезет во Францию, а он рисковал серьезно, возможно и жизнью.. Но кто об этом думает в 19 лет?
Встречались среди белых жительниц Сен-Доминго такие вот «любительницы чернокожих». В отличие от чопорных надменных англичанок, американок или испанок, кривящихся от «ужаса и омерзения» при одной мысли о сексуальной близости с мужчиной другой расы француженки в колониях иногда развлекались таким же образом, как и их мужья и братья, правда, отнюдь не афишируя это.
Повзрослевшему Жаку этот тип женщин стал особенно неприятен, ведь они ничего не испытывали к своим одноразовым любовникам, кроме дикого желания, вид человеческого тела другого цвета видимо действовал на этих дам крайне возбуждающе, цвет кожи действовал как дополнительный эротический аксессуар. Но это избирательное отношение, которое совсем не льстит самолюбию, ведь при этом в африканце видят не человека и не мужчину, а «негра» - существо отдельного порядка и «африканскую экзотику» было ему остро неприятно, также как унизительно и непонятно почти физическое отвращение других белых людей к цвету его кожи..
Позднее, к 1790 Жак нашел работу писаря в нотариальной конторе. Хозяин конторы важный немолодой мулат, выходец с Кубы Антонио Сальфо. Совсем недурно, в Белом городе его взяли бы разве прислугой, для роли плантационного рабочего, столь ненавистной ему с детства или грузчика в порту он был недостаточно вынослив.
Защитники рабства в Национальном Собрании представлены молодыми аристократами братьями Ламет, сами бывшие владельцами плантаций на Сен-Доминго, позднее к ним присоединился жирондист Бриссо.
Доктор Марат принципиально порвал всякие отношения с прежним товарищем из-за измены последнего в важнейшем вопросе об отмене рабства и равноправии свободного цветного населения французских колоний.
Ведь не зря молодой депутат от Арраса Робеспьер сказал в Национальном Собрании: «Лучше лишиться колоний, чем принципа!». Он имел в виду принципы демократии, отвергающие рабство и все виды угнетения человека по каким-либо признакам, будь то социальное происхождение или цвет кожи…
Робеспьер хлёстко называл идеи расового «превосходства» европейцев над народами колоний идеями «дворянства белой кожи».
Плантаторы дерзко заявили, что не подчинятся решениям Парижа и будут жить автономно, сохраняя верность королевской власти и устои рабства.
Первыми пришли в движение мулаты, они считали себя прослойкой, отдельной от чёрных и поэтому ими была поднята не тема отмены рабства, а лишь уравнение мулатов в правах с белыми и новые выборы. Среди лидеров выделялся Венсан Оже, молодой мулат, получивший образование в Париже.
Взбешённые плантаторы пресекли выступления и устроили для их руководителей, в их числе жутким образом погиб молодой Оже средневеково-зверские казни, подчеркнув этим, что «демократия, равенство и братство» касаются только белых!
Восстание чёрных рабов началось в августе 1790 года под влиянием идей французской революции.
Интересно при этом, что африканцы и чёрные антильянос редко выступали вместе со своими полукровными соплеменниками, часто убивали их вместе с белыми, так как мулаты иногда бывали и надсмотрщиками на плантациях и даже владельцами рабов, больше того, желая угодить белым и выгадать себе новые послабления, скверно относились к чернокожим.
Положение мулатов было двойственным, белые называли их - «полу-негры», для чёрных и для самих себя они «полу-белые»!
Сумятица усугублялась тем, что на Сен-Доминго белые плантаторы – аристократы представляли собой еще и партию французских роялистов, а малочисленные местные республиканцы из белых и чёрные рабы воодушевлялись новыми идеями свободы, равенства и братства.
Жак Буарди сумрачно склонился над столом. Он не любил эти воспоминания, посёлок Лемуан под Леоганом, где жили семьи освобождённых рабов.
Ни малейшей ностальгии и теплоты не пробуждали в молодом человеке эти воспоминания о сумеречном существовании детских и юношеских лет. Жители посёлка, как наёмные рабочие трудились на плантации своего бывшего хозяина за жалкие гроши, от которых отказался бы и белый крестьянин.
Лемуан, каким он навсегда запомнился Жаку… Убогие домишки, огороды, вечно размытые ливнями дороги, грязи по колено, вечный голод и вечные унижения, никаких надежд. Невозмутимые лица, бронзовые и чёрные маски, за которыми и усталость заезженных вьючных животных, и терпение мучеников, и непримиримая ненависть. Что видит чужак со стороны? Ровно ничего. Подчёркнутая услужливость, белозубые улыбки и низкие поклоны: «Да, месье, слушаюсь, мадам…»
Чем хуже живет Лемуан, тем чаще слышны по вечерам народные песни и жёсткий ритм барабанов. Уголки полных губ Жака чуть насмешливо изогнулись.
Только белые думают, что петь и танцевать можно исключительно от радости, от сытости и довольства жизнью.
Танцуют? Значит еще живы, есть еще жизненные силы, жива душа народа. Только ли для того, чтобы терпеть дальше? У потомков африканцев танец способен выразить любые человеческие чувства, выплескивая в мир как радость, так и горе, как любовь, так и гнев… Это искусственное оживление Лемуана, как смех сквозь слёзы…
Что понимает в этой жизни чужак? «О, эти услужливые добродушные негры кажется вполне довольны своей жизнью… Эта страна настоящий рай: синий океан, тёплый золотой песок, пальмы!»
Идиот, начитавшийся утопий вроде «Поля и Виргинии» или… «Негра, который сердцем был чище многих белых»! Хорошо, что во время этих щенячьих восторгов тот белый господин не встретился взглядом с 17-летним Жаком Буарди…
А там ничего никогда не менялось, по крайней мере к лучшему. День прошел и, слава Богу, живы и ладно. Тьфу! Жак нервно дёрнулся.
Школа в Лемуане, это нечто особое по меркам колоний. Учился он в школе, основанной для детей бывших рабов этим же «филантропом», которого, впрочем, никто таковым не считал, кроме него самого и других белых «либералов»...
Пытаясь отвлечься от обстановки в доме старался заниматься самообразованием, много читал. В семье кроме Жака было шестеро детей, сестра Беатрис и братья Анри, Эмильен, Антуан, Альбер и Франсуа.
Мать Аннет запомнилась ему доброй, но смирной и забитой женщиной, постоянной жертвой бешеных вспышек хмурого и агрессивного, часто пьяного отца. Казалось, иногда отец ненавидит весь мир, самого себя, цвет своей кожи, которому единственно обязан тем, как сложилась его жизнь, всех белых, наконец, жену и детей. Именно отец в глазах детей Буарди был виновен в ее ранней смерти.
При появлении в доме мачехи, молодой и вызывающе красивой мулатки со светлокожим сыном, явно рожденным от белого мужчины, только накалило обстановку. Красотка и не желала прикидываться «любящей и заботливой» для чужих ей детей, а отцу это было безразлично. Он часто жестоко наказывал их за отсутствие «любви и почтительности» к этой чужой женщине и за острую враждебность к новоявленному «братцу», явно гордившемуся своей светлой, почти белой кожей, и не раз за это битому.
Известно, что в Леогане жил еще один сын старого Буарди от другой жены, также умершей. Жером Даниэль, за свой нрав известный под хищной кличкой «Кайман». Он был лет на 6 старше Жака и экзотически красив, как говорили, впрочем, он и Жак были поразительно похожи.
Подросшие сыновья перестали терпеть бешеные выходки вечно пьяного отца, в 19 лет Жак ушел из дома, перед этим жестоко подравшись с отцом.
Он не любил своё прошлое и старался не вспоминать его, ненавидел убогий посёлок бывших рабов, дороги, вечно размытые дождями и грязь п колено, ненавидел униженный и полуголодный образ жизни, который был вынужден вести вместе с его жителями, заранее ненавидел плантацию, где должен будет работать после школы.
Отец первый раз жестоко избил его, когда 12-летний Жак сказал ему в лицо:
- Я вырасту и обязательно уеду отсюда. Я не хочу прожить жизнь так, как прожил ее ты. Ты разве не видишь, что остался рабом? Поэтому ты злишься и презираешь себя! Ты работаешь на той же плантации, по-прежнему называешь ее владельца «хозяин», а он по-прежнему крестит тебя «черномазым» прямо в лицо, держишь себя как раб и думаешь, как раб! Ты помнишь поговорку: «В чем разница между чернокожим и «черномазым?» На такие вопросы пусть и отвечают «черномазые»!» А ты и есть «черномазый!"
Бешенству пьяного отца не было предела…
В 1789 19-летний Жак Буарди был высоким, очень худым и нервным юношей, красивым, но замкнутым и молчаливым, с невозмутимым выражением лица и глаз, так что очень сложно было понять, что он думает или чувствует на самом деле.
Спокойный и добрый в мирной обстановке, он легко приходил в ярость при малейшей угрозе и становился агрессивным. Ему самому казалось, что нервная возбудимость связана с невесёлым трудным детством и нездоровой обстановкой параноидальной злобы в отцовском доме. Подавить эту черту удалось с трудом и лишь отчасти, внешне.
Он пешком пришел в Леоган. Маленькие сбережения были потрачены на скромный, но приличный костюм, Жак ничем не желал походить на жителя Лемуана, сына освобождённых рабов.
Первым знакомым человеком в новом городе стала белая девушка, 17-летняя дочь богатого французского коммерсанта Изабель Ромёф. Она сидела на скамейке и читала глупейший сентиментально-слезливый роман Жозефа Лавале «Негр, который сердцем был белее многих белых».
Тьфу! Что за чушь! Имеет ли эта сладкая чушь отношение к реальной жизни Сен-Доминго?! К его собственной, Жака Буарди реальной жизни?! Да чтоб вас всех! Как думаете, что такое Рай? Где все счастливы? Где никто не умирает с голоду?... Пожалуй…Как мало измученным людям надо…
Как ни вспомнить наши местные антильские мифы… приснился белому господину «рай для чёрных»… что это?! Снова нищета, убогие жилища, но народу тысячи!
Попадает он в рай «для белых»… всё красиво, как в сказке, сияет и сверкает… но нет там ни одной души…» Ха! Разве всё не так… Заслужили они всё, что для себя придумали?!...
Была ли та девушка красива? Трудно сказать. Может быть, но может быть она просто была белой и уже потому необычной? В Лемуане он почти не видел белых женщин, разве на солидном расстоянии... Через совсем незначительное время любовный опыт Жака обогатился, Изабель стала его первой женщиной. В 19 лет она казалась ему необычной, смелой, опытной и уверенной в себе, но спустя годы вспоминая об этом эпизоде уже думал об этом иначе, девчонка была черезчур опытной для своих лет, что несимпатично, держала себя с развязностью уверенной в своих чарах красотки и было похоже, что она явно отдавала предпочтение мужчинам с чёрной кожей и он отнюдь не был первым из их числа. Ей что? Отец подальше от скандала увезет во Францию, а он рисковал серьезно, возможно и жизнью.. Но кто об этом думает в 19 лет?
Встречались среди белых жительниц Сен-Доминго такие вот «любительницы чернокожих». В отличие от чопорных надменных англичанок, американок или испанок, кривящихся от «ужаса и омерзения» при одной мысли о сексуальной близости с мужчиной другой расы француженки в колониях иногда развлекались таким же образом, как и их мужья и братья, правда, отнюдь не афишируя это.
Повзрослевшему Жаку этот тип женщин стал особенно неприятен, ведь они ничего не испытывали к своим одноразовым любовникам, кроме дикого желания, вид человеческого тела другого цвета видимо действовал на этих дам крайне возбуждающе, цвет кожи действовал как дополнительный эротический аксессуар. Но это избирательное отношение, которое совсем не льстит самолюбию, ведь при этом в африканце видят не человека и не мужчину, а «негра» - существо отдельного порядка и «африканскую экзотику» было ему остро неприятно, также как унизительно и непонятно почти физическое отвращение других белых людей к цвету его кожи..
Позднее, к 1790 Жак нашел работу писаря в нотариальной конторе. Хозяин конторы важный немолодой мулат, выходец с Кубы Антонио Сальфо. Совсем недурно, в Белом городе его взяли бы разве прислугой, для роли плантационного рабочего, столь ненавистной ему с детства или грузчика в порту он был недостаточно вынослив.
Комментарии (2)
Шёл 1790 год. Парижские события штормовыми мощными волнами накатывались и на берега далекого карибского острова.
Некто под псевдонимом «Ти Ноэль»начал распространять листки, пользовавшиеся огромной популярностью у образованного цветного населения и вызывавшие бешенство колониальной власти.
Таинственного Ти Ноэля они уже окрестили «Маратом Сен-Доминго», они искренне недоумевали, кто же дерзкий автор, местный креол или француз? белый он или из образованных цветных? Искать ли его в бедных кварталах или даже в богатых?»
Сводный брат Жака по отцу, Жером Даниэль Буарди, не зря получивший характерную кличку «Кайман» тоже проживал в Кап-Франсэ, но на другой улице, севернее, где проживало обеспеченное меньшинство Чёрного города. Экзотически красивый, одетый в изящный дорогой костюм, жёсткий, часто жестокий, властный в манерах, Кайман ничем не напоминал стереотипный в эти времена образ «бедного и забитого угнетённого негра».
Владелец кафе по улице Шерш-Миди: «Звёздное небо», ресторанов «Конго» и «Император ацтеков», под сурдинку шептались, что он еще и совладелец борделя в Чёрном городе. Но вслух такое никто не решился бы произнести, Кайман не без оснований считался непредсказуемым и опасным типом.
Иногда двухэтажный дом владельца «Звёздного неба» посещал начальник полиции Капа барон де Рандьер, а то и секретарь губернатора острова месье де Вилье, что же могло связывать их, надменную «белую власть» с богатым, но цветным бизнесмэном»? жители квартала могли лишь безмолвно удивляться, но никто не высказывался по этому поводу, острых клыков Каймана боялись.
Жак пригласил Мари отдохнуть вечером в кафе «Конго», где он постоянный посетитель, убедив, что в его присутствии никто не посмеет вести себя с ней вызывающе или грубо.
К 9 вечера почти все столики уже были заняты. В толпе танцующих людей больше всего было чёрных и смуглых лиц, но иногда встречались люди настолько светлокожие, как и сама молодая француженка, но Жак лишь беспечно улыбался, объясняя: - Нет, белых кроме тебя здесь нет. У всех них есть легкая примесь африканской крови, четверть, хоть одна шестьдесят четвертая! И поэтому они не считаются здесь «настоящими» белыми.. Но они здесь не живут.»
На Мариэтту откровенно и заинтересованно косились подвыпившие молодые парни, Жака, чей старший брат хозяин заведения, здесь слишком хорошо знали и не подходили к столику, наталкиваясь на его холодный уверенный взгляд, часто она ловила на себе недобрые и цепкие взгляды девушек и молодых женщин. Заметив озабоченность девушки, Жак мягко взял её за руку:
- Не думай об этом, ты здесь также необычна, как африканец в глухой французской деревне. Здесь совсем неплохо, ты привыкнешь. Но если в моё отсутствие к тебе проявят грубость и неуважение, не молчи и не терпи, защищай себя, а после только скажи мне..
Здешние люди может быть не особенно дружны с европейским этикетом, но они не звери, не дикари, не бойся их…
Звучащая здесь музыка была крайне экзотична для слуха европейца, это направление называлось «испано-американским» и вобрало в себя музыкальные ритмы Африки, Испании и местных индейцев…
Но не все посетители кафе говорили лишь на креольском и французском, здесь звучала испанская речь, в городе проживало немало выходцев с Кубы. На одного из них Жак кивком головы показал девушке.
За соседним столиком сидел красивый молодой человек 28-30 лет с весьма необычной внешностью, цвет кожи у него был очень тёмный, широкие ноздри, губы полные, как у типичного африканца, но при этом верхняя часть лица ярко выдавала примесь крови какой-то другой расы, узковатые приподнятые к вискам глаза, высокий сдавленный у висков лоб, горбинка носа, выдающиеся скулы и длинные до плеч почти гладкие волосы… Он был очень строен, отличался гордой осанкой и элегантный светлый сюртук сидел на нем, как влитой.
- Кто он, откуда? Правда, какие необычные черты лица?, - не удержалась девушка.
- Он кубинец, Диего Рейноса, - и понизив голос, - из тех, кто борется за свободу рабов, уехал сюда, спасаясь от мести колониальных властей..
Странная внешность? Пожалуй, он родом из провинции Орьенте, глухого селения затерянного в горах, где двести лет назад окончили свои дни последние защитники острова от испанцев, индейцы племени таино.
К слову, эти же таино населяли тогда и Сен-Доминго, древние индейцы называли наш остров Гаити…В поисках свободы в эти горы к индейцам сбегали африканские рабы, они стали жить вместе, переженились.
Настоящих чистокровных индейцев на Кубе, к сожалению, выжило очень мало, но в жилах этого человека и нескольких тысяч других есть сильная примесь индейской крови.
Эти люди называют себя «таино» в память народа, истребленного до последнего старика и ребенка или «чёрными индейцами». Их потомки и сейчас сохраняют свою свободу, укрываясь, как их предки, в этих самых горах, колониальные власти страшно ненавидят «чёрных индейцев», чаще всего из них выходят вожди маронов, смирение и покорность не их удел…
- Интересно, в последнее время я узнала много нового. Вы друзья? Ты так много о нём знаешь..
- В известном смысле мы братья.., - Жак нахмурился, - я говорю не о цвете кожи, конечно, а кое о чем ином..
Между тем Рейноса увидел Жака, встал и вместе со своими товарищами подсел к их столику. Мягким жестом поднес к губам руку Марии и поклонился. Его спутники сделали то же и присели.
Один из них, назвавшийся как Энджел Дэвис, темнокожий мужчина лет 35-36 в скромном потертом сюртуке и широкополой шляпе, рядом с ним молодой человек лет на 10 моложе.
Тип лица юноши сильно напоминал Рейносу, те же выдающиеся скулы, узковатые тёмные глаза, длинные гладкие иссиня-чёрные волосы, но заплетенные на висках в две косы, лишь цвет кожи его был не чёрным, а бронзово-смуглым.
Он представился как Джейми Тиббс и добавил: «для соотечественников и друзей Уаюкума, если несложно запомнить..»
- Отличные парни, - отрекомендовал обоих Рейноса, - они американцы. Энджи пишет для нашей газеты, Джейми адвокат..
- Уточни, мы «пасынки благословенной североамериканской демократии», те, кого белые янки не считают за американцев!», - поправил товарища Дэвис, - они придумали дурацкое слово «негры», чтобы только не назвать нас «американцами» и «согражданами».
А ведь и то верно, наши деды были африканцами, по словам отца, дед был сенегальцем народности диола, бабушка йоруба с низовьев Куарры, так африканцы называют реку Нигер.
Сын освобожденного раба, я никогда не видел Африки, ни Сенегала, ни берегов Куарры, я не говорю на диола и йоруба, мне чужды вера, обычаи, национальная одежда этих народов.
Я также родился и вырос в Америке, как и белые потомки англичан и шотландцев, но эти люди присвоили единолично себе право считаться американцами и гражданами..
Теперь вопрос, кто же мы? Мы безусловно не африканцы, но и американцами нас не хотят признавать..
Тиббс сдержанно кивнул в знак поддержки:
- В глазах этих конкистадоров, мы, потомки народов, открывших и заселивших Америку за десятки тысяч лет до их Колумба при этом тоже «не граждане этой страны»! Нас также крестят как угодно, «краснокожие», «туземцы», а то и вовсе душевно «дикари», чтобы только не назвать настоящим именем «коренные американцы"…
И Жак Буарди и белая девушка слушали их с огромным вниманием, в отличие от него Мария действительно открывала для себя новый мир с новой стороны…
- Расскажите-ка лучше, почему обоим пришлось уехать из страны.., - вмешался Рейноса.
- А отчего ты не на Кубе?, - с лёгкой насмешкой отозвался Дэвис, чувствовалось, что он более эмоционален и куда более разговорчив, чем молодой индеец, - я писал статьи для журнала, но ради того, чтобы печататься, я прикидывался слугой автора.. Ты не слишком удивлен, кубинец?
Заяви я честно о своем авторстве, со мной не стали бы разговаривать, не пустили бы на порог, тем более не могли бы оценить справедливо и беспристрастно…
Что было дальше? Мне надоело прикидываться слугой несуществующего господина! Хотелось вкусить заслуженного успеха… Но своим признанием добился лишь того, что меня перестали печатать…Тогда я стал писать для аболиционистской газеты… Если бы не отъезд, давно бы стал жертвой папаши Линча!
Вижу хоть у вас, дела идут на лад, поверьте чутью, это только начало, еще немного усилий, еще чуть и земля загорится под ногами здешних плантаторов!
- А вы, едва ли вы оставили Родину только лишь из дружеских чувств к месье Дэвису?», - обратился Жак к Тиббсу-Уаюкуме., - вероятно у вас также были свои причины?...
- Вы правы - спокойно подтвердил он, - видите-ли, я чирокез, мой народ много веков живет на Юго-Востоке Штатов, я родился на территории Джорджии. Если вам интересна моя история, это не рассказать в двух словах…
- Отчего же нет? Мы хотим услышать о вашей стране!
- Я младший сын вождя племени чероки, сначала отец отдал меня в миссионерскую школу, основанную священником французом, кюре Лебо.
Его школа в отличие от аналогичных, основанных американцами, давала индейским детям настоящие знания по разным предметам и не была сосредоточена лишь на религии и начальной грамотности.
Соседи янки не любили кюре, француз, к тому же католик… Я не был оторван от обычаев, жизни и быта своего народа, я поддерживал отношения с семьей и товарищами и всё же, окончив школу я намерен был не останавливаться на этом, и далее учиться на адвоката, ведь в современных условиях выгоднее защищать свой народ аппелируя к законам, чем поднимаясь с оружием в руках, оказываться в положении «дикарей вне закона»… Так я думал, мне было 17 лет…
Кюре посоветовал мне поехать в Филадельфию, был и в других городах, но везде мне грубо отказывали, никто не желал видеть в аудитории студента индейца, на меня смотрели как на дикаря, который взял перо в руки, вместо того, чтобы воткнуть его в волосы…
Впрочем, отчего носить яркие перья на шляпе нормально, а вплести их в прическу «дикость»? Ведь перья - это наши ордена и медали, к тому же по ним можно узнать к какой нации принадлежит человек, а также воин перед вами или мирный охотник.. Между тем, местные недоброжелатели выжили кюре, я вместе с ним уехал в Канаду, там и учился…
Мы, чироки народ оседлый, занимаемся скотоводством и земледелием, совсем недавно палатки-типи мы заменили на деревянные дома, с верандой испанского образца. Нас и наших соседей, чоктавов и чикасавов никак нельзя назвать ни «дикарями», ни «кочевниками». Мы спокойные соседи, если нас не задевать.
Один наш человек Секвойя создал письменность для языка чироков, в скором времени у нас будет своя газета, в планах построить школу для наших детей..
И всё же американцам мешает самое наше присутствие, само физическое существование рядом!
Нас постоянно задирали, они могли застрелить мирного человека прямо рядом с его домом и участком земли, они привыкли глядеть на индейцев только через прицел, как на зверей, могли изнасиловать индейскую женщину, они проникали на нашу территорию под любым предлогом, ради премии сдирали скальпы с наших людей, при этом нередко с живых, цинично заявляя, что вовсе не желали смерти индейца, а нуждались «лишь» в его скальпе… нам же запрещено под страхом смерти появляться на их территории..
Когда после очередного акта провокации и насилия наше терпение истощалось и чироки становились враждебны белым, разгромили какую-нибудь их ферму или поселок, американские газеты захлебываясь ненавистью навереск визжали о «вероломном нападении проклятых краснокожих», поселенцы убеждали власти в необходимости избавляться от чироков и других любыми средствами..
Американские газеты никогда не пишут, что же сделали сами янки для того, чтобы на них нападали с таким ожесточением, но каждое наше нападение, в основном ответное, фиксировали строго как доказательство нашей дикости и кровожадности!
Меня считали хорошим адвокатом, хотя и не любили за индейское происхождение, но я оказался бессилен оспорить в суде правомочность насильственного выселения моего народа на запад, за Миссисипи… Как это было?
На рассвете солдаты генерала Уинфилда Скотта окружили спящее поселение, врывались в дома, ударами прикладов сонных людей выгоняли из домов. Чтобы те не разбежались, для них сделали огражденный временный лагерь.
С собой дали забрать лишь то, что человек в силах унести, наши дома, поля и скот должны были даром достаться белым поселенцам…
Людей увозили на телегах, мужчинам связали руки, опасаясь сопротивления, но многие шли пешком под конвоем ехавших верхом солдат американцев.
В пути с людьми обращались так, как они привыкли обходиться с рабами, издевались, били, морили голодом.
Мой брат видел, как американский солдат ударом в лицо свалил на землю молодую женщину, которая ослабев от голода отказывалась идти дальше, она держала на руках мёртвого ребенка…
Из 17 тысяч человек в пути погибло 4 тысячи, по большей части это были старики и дети, их зарывали как сдохших животных..
Я пытался как мог защитить их права и тогда в мой адрес посыпались открытые угрозы расправы. Энджи своим талантливым пером помогал мне.
Так мы оба узнали, что этой «великой и свободной Америке», где всё «только для белых» не нужны «черномазые писаки и адвокаты из краснокожих дикарей…», так говорили о нас…
Уаюкума-Тиббс замолчал, когда увидел слёзы, застывшие в широко раскрытых синих глазах девушки.
- Вы всего этого не знали? Вы очень молоды, наивны, как ребёнок, но по крайней мере у вас доброе сердце..
Что ж, значит даже среди белой расы всё же бывают люди с душой и совестью…Но всё же, Жак, насколько ты ей доверяешь? Можно говорить при ней? Нас не устроит участь Оже…
- Если вы так думаете, лучше проводите меня домой, - Мариэтта обиженно и растерянно смотрела на Жака, но он лишь мягко отмахнулся и осторожно прижал её руку к губам.
- Действительно, Ти Ноэль для нас сейчас дороже, чем все сокровища Перу! У французов есть Марат, Демулен, Робеспьер, у нас только Ти Ноэль.., - кубинец, сузив тёмные глаза в упор смотрел на Жака.
- Что же, против.. него у полиции что-то есть?, - небрежно поинтересовался Буарди, - она уже точно знает, кто он?
- Нет, но беспокоит, что у твоего братца какие-то непонятные отношения с Рандьером, что может связывать его с начальником полиции Капа?
Жак сделал выразительную гримасу, казалось, он проглотил лимон и сделал резкий отстраняющий жест:
- Я не поддерживаю ровно никаких отношений с этим человеком и ничего не могу и не желаю знать о его делах, Жером Буарди очень скользкий и тёмный тип и если Рандьер так заинтересован в нём, вывод один, у него у самого «рыльце в пуху»…
- А ты лучше погляди, кого сюда несёт?
К столику за которым сидел Жак медленно вальяжно подошёл высокий стройный темнокожий мужчина лет 35-36, дорогой сюртук снежно-белого цвета сидел на нём как влитой, оглядел компанию и на чувственных красиво очерченных губах появилась легкая усмешка. Взгляд тёмных миндалевидных глаз так откровенно задержался на девушке, что она почувствовала неловкость, словно ее прилюдно раздели, у Жака выразительно покраснели белки. И в тоне неуловимой насмешки:
- Какой сюрприз! Что случилось, пожар в джунглях или тайфун? Решил вспомнить, что у тебя есть брат? Но я не в претензии…, - он щёлкнул пальцами, - шампанское за счёт заведения!
- Но мы уже уходим, Жером, не беспокойся, - холодно ответил Жак.
- А ты не торопись.., - и обращаясь к компании, - он отличный парень, но слишком правильный и принципиальный, я бы сказал, иногда до тошноты..
- И всё же, мы уходим, собирайся, Мария, а вы, ребята, можете остаться, если хотите..
Кубинец сделал в сторону Жака неуловимый жест под столом и громко сказал: - Не обижайся, но мы еще посидим..
Уложив сына спать, Мариэтта вышла к Жаку на веранду, было уже темно.
- Ты очень устала? Впечатлений было слишком много?
- Нет. Всё как-то необычно и немного сказочно, будто не по-настоящему.., чужие обычаи и порядки, красивая, но странная музыка, люди…», - она слегка улыбалась, немного по-детски, - я узнала столько нового...
Жак близко подошел к ней и осторожно, мягко приподнял её голову за подбородок:
- А я… я тоже для тебя чужой и странный?.. Я люблю тебя..
Крепко обняв Мариэтту, целуя её горячие влажные губы, он всё же немного удивлялся, что девушка не проявляет гнева и отвращения, не отстраняется, не отталкивает его.
- Я ждала этого..., - прошептав это, она спрятала лицо у него на груди, - я тоже люблю тебя и я хочу остаться с тобой… Теперь мой дом здесь...
Некто под псевдонимом «Ти Ноэль»начал распространять листки, пользовавшиеся огромной популярностью у образованного цветного населения и вызывавшие бешенство колониальной власти.
Таинственного Ти Ноэля они уже окрестили «Маратом Сен-Доминго», они искренне недоумевали, кто же дерзкий автор, местный креол или француз? белый он или из образованных цветных? Искать ли его в бедных кварталах или даже в богатых?»
Сводный брат Жака по отцу, Жером Даниэль Буарди, не зря получивший характерную кличку «Кайман» тоже проживал в Кап-Франсэ, но на другой улице, севернее, где проживало обеспеченное меньшинство Чёрного города. Экзотически красивый, одетый в изящный дорогой костюм, жёсткий, часто жестокий, властный в манерах, Кайман ничем не напоминал стереотипный в эти времена образ «бедного и забитого угнетённого негра».
Владелец кафе по улице Шерш-Миди: «Звёздное небо», ресторанов «Конго» и «Император ацтеков», под сурдинку шептались, что он еще и совладелец борделя в Чёрном городе. Но вслух такое никто не решился бы произнести, Кайман не без оснований считался непредсказуемым и опасным типом.
Иногда двухэтажный дом владельца «Звёздного неба» посещал начальник полиции Капа барон де Рандьер, а то и секретарь губернатора острова месье де Вилье, что же могло связывать их, надменную «белую власть» с богатым, но цветным бизнесмэном»? жители квартала могли лишь безмолвно удивляться, но никто не высказывался по этому поводу, острых клыков Каймана боялись.
Жак пригласил Мари отдохнуть вечером в кафе «Конго», где он постоянный посетитель, убедив, что в его присутствии никто не посмеет вести себя с ней вызывающе или грубо.
К 9 вечера почти все столики уже были заняты. В толпе танцующих людей больше всего было чёрных и смуглых лиц, но иногда встречались люди настолько светлокожие, как и сама молодая француженка, но Жак лишь беспечно улыбался, объясняя: - Нет, белых кроме тебя здесь нет. У всех них есть легкая примесь африканской крови, четверть, хоть одна шестьдесят четвертая! И поэтому они не считаются здесь «настоящими» белыми.. Но они здесь не живут.»
На Мариэтту откровенно и заинтересованно косились подвыпившие молодые парни, Жака, чей старший брат хозяин заведения, здесь слишком хорошо знали и не подходили к столику, наталкиваясь на его холодный уверенный взгляд, часто она ловила на себе недобрые и цепкие взгляды девушек и молодых женщин. Заметив озабоченность девушки, Жак мягко взял её за руку:
- Не думай об этом, ты здесь также необычна, как африканец в глухой французской деревне. Здесь совсем неплохо, ты привыкнешь. Но если в моё отсутствие к тебе проявят грубость и неуважение, не молчи и не терпи, защищай себя, а после только скажи мне..
Здешние люди может быть не особенно дружны с европейским этикетом, но они не звери, не дикари, не бойся их…
Звучащая здесь музыка была крайне экзотична для слуха европейца, это направление называлось «испано-американским» и вобрало в себя музыкальные ритмы Африки, Испании и местных индейцев…
Но не все посетители кафе говорили лишь на креольском и французском, здесь звучала испанская речь, в городе проживало немало выходцев с Кубы. На одного из них Жак кивком головы показал девушке.
За соседним столиком сидел красивый молодой человек 28-30 лет с весьма необычной внешностью, цвет кожи у него был очень тёмный, широкие ноздри, губы полные, как у типичного африканца, но при этом верхняя часть лица ярко выдавала примесь крови какой-то другой расы, узковатые приподнятые к вискам глаза, высокий сдавленный у висков лоб, горбинка носа, выдающиеся скулы и длинные до плеч почти гладкие волосы… Он был очень строен, отличался гордой осанкой и элегантный светлый сюртук сидел на нем, как влитой.
- Кто он, откуда? Правда, какие необычные черты лица?, - не удержалась девушка.
- Он кубинец, Диего Рейноса, - и понизив голос, - из тех, кто борется за свободу рабов, уехал сюда, спасаясь от мести колониальных властей..
Странная внешность? Пожалуй, он родом из провинции Орьенте, глухого селения затерянного в горах, где двести лет назад окончили свои дни последние защитники острова от испанцев, индейцы племени таино.
К слову, эти же таино населяли тогда и Сен-Доминго, древние индейцы называли наш остров Гаити…В поисках свободы в эти горы к индейцам сбегали африканские рабы, они стали жить вместе, переженились.
Настоящих чистокровных индейцев на Кубе, к сожалению, выжило очень мало, но в жилах этого человека и нескольких тысяч других есть сильная примесь индейской крови.
Эти люди называют себя «таино» в память народа, истребленного до последнего старика и ребенка или «чёрными индейцами». Их потомки и сейчас сохраняют свою свободу, укрываясь, как их предки, в этих самых горах, колониальные власти страшно ненавидят «чёрных индейцев», чаще всего из них выходят вожди маронов, смирение и покорность не их удел…
- Интересно, в последнее время я узнала много нового. Вы друзья? Ты так много о нём знаешь..
- В известном смысле мы братья.., - Жак нахмурился, - я говорю не о цвете кожи, конечно, а кое о чем ином..
Между тем Рейноса увидел Жака, встал и вместе со своими товарищами подсел к их столику. Мягким жестом поднес к губам руку Марии и поклонился. Его спутники сделали то же и присели.
Один из них, назвавшийся как Энджел Дэвис, темнокожий мужчина лет 35-36 в скромном потертом сюртуке и широкополой шляпе, рядом с ним молодой человек лет на 10 моложе.
Тип лица юноши сильно напоминал Рейносу, те же выдающиеся скулы, узковатые тёмные глаза, длинные гладкие иссиня-чёрные волосы, но заплетенные на висках в две косы, лишь цвет кожи его был не чёрным, а бронзово-смуглым.
Он представился как Джейми Тиббс и добавил: «для соотечественников и друзей Уаюкума, если несложно запомнить..»
- Отличные парни, - отрекомендовал обоих Рейноса, - они американцы. Энджи пишет для нашей газеты, Джейми адвокат..
- Уточни, мы «пасынки благословенной североамериканской демократии», те, кого белые янки не считают за американцев!», - поправил товарища Дэвис, - они придумали дурацкое слово «негры», чтобы только не назвать нас «американцами» и «согражданами».
А ведь и то верно, наши деды были африканцами, по словам отца, дед был сенегальцем народности диола, бабушка йоруба с низовьев Куарры, так африканцы называют реку Нигер.
Сын освобожденного раба, я никогда не видел Африки, ни Сенегала, ни берегов Куарры, я не говорю на диола и йоруба, мне чужды вера, обычаи, национальная одежда этих народов.
Я также родился и вырос в Америке, как и белые потомки англичан и шотландцев, но эти люди присвоили единолично себе право считаться американцами и гражданами..
Теперь вопрос, кто же мы? Мы безусловно не африканцы, но и американцами нас не хотят признавать..
Тиббс сдержанно кивнул в знак поддержки:
- В глазах этих конкистадоров, мы, потомки народов, открывших и заселивших Америку за десятки тысяч лет до их Колумба при этом тоже «не граждане этой страны»! Нас также крестят как угодно, «краснокожие», «туземцы», а то и вовсе душевно «дикари», чтобы только не назвать настоящим именем «коренные американцы"…
И Жак Буарди и белая девушка слушали их с огромным вниманием, в отличие от него Мария действительно открывала для себя новый мир с новой стороны…
- Расскажите-ка лучше, почему обоим пришлось уехать из страны.., - вмешался Рейноса.
- А отчего ты не на Кубе?, - с лёгкой насмешкой отозвался Дэвис, чувствовалось, что он более эмоционален и куда более разговорчив, чем молодой индеец, - я писал статьи для журнала, но ради того, чтобы печататься, я прикидывался слугой автора.. Ты не слишком удивлен, кубинец?
Заяви я честно о своем авторстве, со мной не стали бы разговаривать, не пустили бы на порог, тем более не могли бы оценить справедливо и беспристрастно…
Что было дальше? Мне надоело прикидываться слугой несуществующего господина! Хотелось вкусить заслуженного успеха… Но своим признанием добился лишь того, что меня перестали печатать…Тогда я стал писать для аболиционистской газеты… Если бы не отъезд, давно бы стал жертвой папаши Линча!
Вижу хоть у вас, дела идут на лад, поверьте чутью, это только начало, еще немного усилий, еще чуть и земля загорится под ногами здешних плантаторов!
- А вы, едва ли вы оставили Родину только лишь из дружеских чувств к месье Дэвису?», - обратился Жак к Тиббсу-Уаюкуме., - вероятно у вас также были свои причины?...
- Вы правы - спокойно подтвердил он, - видите-ли, я чирокез, мой народ много веков живет на Юго-Востоке Штатов, я родился на территории Джорджии. Если вам интересна моя история, это не рассказать в двух словах…
- Отчего же нет? Мы хотим услышать о вашей стране!
- Я младший сын вождя племени чероки, сначала отец отдал меня в миссионерскую школу, основанную священником французом, кюре Лебо.
Его школа в отличие от аналогичных, основанных американцами, давала индейским детям настоящие знания по разным предметам и не была сосредоточена лишь на религии и начальной грамотности.
Соседи янки не любили кюре, француз, к тому же католик… Я не был оторван от обычаев, жизни и быта своего народа, я поддерживал отношения с семьей и товарищами и всё же, окончив школу я намерен был не останавливаться на этом, и далее учиться на адвоката, ведь в современных условиях выгоднее защищать свой народ аппелируя к законам, чем поднимаясь с оружием в руках, оказываться в положении «дикарей вне закона»… Так я думал, мне было 17 лет…
Кюре посоветовал мне поехать в Филадельфию, был и в других городах, но везде мне грубо отказывали, никто не желал видеть в аудитории студента индейца, на меня смотрели как на дикаря, который взял перо в руки, вместо того, чтобы воткнуть его в волосы…
Впрочем, отчего носить яркие перья на шляпе нормально, а вплести их в прическу «дикость»? Ведь перья - это наши ордена и медали, к тому же по ним можно узнать к какой нации принадлежит человек, а также воин перед вами или мирный охотник.. Между тем, местные недоброжелатели выжили кюре, я вместе с ним уехал в Канаду, там и учился…
Мы, чироки народ оседлый, занимаемся скотоводством и земледелием, совсем недавно палатки-типи мы заменили на деревянные дома, с верандой испанского образца. Нас и наших соседей, чоктавов и чикасавов никак нельзя назвать ни «дикарями», ни «кочевниками». Мы спокойные соседи, если нас не задевать.
Один наш человек Секвойя создал письменность для языка чироков, в скором времени у нас будет своя газета, в планах построить школу для наших детей..
И всё же американцам мешает самое наше присутствие, само физическое существование рядом!
Нас постоянно задирали, они могли застрелить мирного человека прямо рядом с его домом и участком земли, они привыкли глядеть на индейцев только через прицел, как на зверей, могли изнасиловать индейскую женщину, они проникали на нашу территорию под любым предлогом, ради премии сдирали скальпы с наших людей, при этом нередко с живых, цинично заявляя, что вовсе не желали смерти индейца, а нуждались «лишь» в его скальпе… нам же запрещено под страхом смерти появляться на их территории..
Когда после очередного акта провокации и насилия наше терпение истощалось и чироки становились враждебны белым, разгромили какую-нибудь их ферму или поселок, американские газеты захлебываясь ненавистью навереск визжали о «вероломном нападении проклятых краснокожих», поселенцы убеждали власти в необходимости избавляться от чироков и других любыми средствами..
Американские газеты никогда не пишут, что же сделали сами янки для того, чтобы на них нападали с таким ожесточением, но каждое наше нападение, в основном ответное, фиксировали строго как доказательство нашей дикости и кровожадности!
Меня считали хорошим адвокатом, хотя и не любили за индейское происхождение, но я оказался бессилен оспорить в суде правомочность насильственного выселения моего народа на запад, за Миссисипи… Как это было?
На рассвете солдаты генерала Уинфилда Скотта окружили спящее поселение, врывались в дома, ударами прикладов сонных людей выгоняли из домов. Чтобы те не разбежались, для них сделали огражденный временный лагерь.
С собой дали забрать лишь то, что человек в силах унести, наши дома, поля и скот должны были даром достаться белым поселенцам…
Людей увозили на телегах, мужчинам связали руки, опасаясь сопротивления, но многие шли пешком под конвоем ехавших верхом солдат американцев.
В пути с людьми обращались так, как они привыкли обходиться с рабами, издевались, били, морили голодом.
Мой брат видел, как американский солдат ударом в лицо свалил на землю молодую женщину, которая ослабев от голода отказывалась идти дальше, она держала на руках мёртвого ребенка…
Из 17 тысяч человек в пути погибло 4 тысячи, по большей части это были старики и дети, их зарывали как сдохших животных..
Я пытался как мог защитить их права и тогда в мой адрес посыпались открытые угрозы расправы. Энджи своим талантливым пером помогал мне.
Так мы оба узнали, что этой «великой и свободной Америке», где всё «только для белых» не нужны «черномазые писаки и адвокаты из краснокожих дикарей…», так говорили о нас…
Уаюкума-Тиббс замолчал, когда увидел слёзы, застывшие в широко раскрытых синих глазах девушки.
- Вы всего этого не знали? Вы очень молоды, наивны, как ребёнок, но по крайней мере у вас доброе сердце..
Что ж, значит даже среди белой расы всё же бывают люди с душой и совестью…Но всё же, Жак, насколько ты ей доверяешь? Можно говорить при ней? Нас не устроит участь Оже…
- Если вы так думаете, лучше проводите меня домой, - Мариэтта обиженно и растерянно смотрела на Жака, но он лишь мягко отмахнулся и осторожно прижал её руку к губам.
- Действительно, Ти Ноэль для нас сейчас дороже, чем все сокровища Перу! У французов есть Марат, Демулен, Робеспьер, у нас только Ти Ноэль.., - кубинец, сузив тёмные глаза в упор смотрел на Жака.
- Что же, против.. него у полиции что-то есть?, - небрежно поинтересовался Буарди, - она уже точно знает, кто он?
- Нет, но беспокоит, что у твоего братца какие-то непонятные отношения с Рандьером, что может связывать его с начальником полиции Капа?
Жак сделал выразительную гримасу, казалось, он проглотил лимон и сделал резкий отстраняющий жест:
- Я не поддерживаю ровно никаких отношений с этим человеком и ничего не могу и не желаю знать о его делах, Жером Буарди очень скользкий и тёмный тип и если Рандьер так заинтересован в нём, вывод один, у него у самого «рыльце в пуху»…
- А ты лучше погляди, кого сюда несёт?
К столику за которым сидел Жак медленно вальяжно подошёл высокий стройный темнокожий мужчина лет 35-36, дорогой сюртук снежно-белого цвета сидел на нём как влитой, оглядел компанию и на чувственных красиво очерченных губах появилась легкая усмешка. Взгляд тёмных миндалевидных глаз так откровенно задержался на девушке, что она почувствовала неловкость, словно ее прилюдно раздели, у Жака выразительно покраснели белки. И в тоне неуловимой насмешки:
- Какой сюрприз! Что случилось, пожар в джунглях или тайфун? Решил вспомнить, что у тебя есть брат? Но я не в претензии…, - он щёлкнул пальцами, - шампанское за счёт заведения!
- Но мы уже уходим, Жером, не беспокойся, - холодно ответил Жак.
- А ты не торопись.., - и обращаясь к компании, - он отличный парень, но слишком правильный и принципиальный, я бы сказал, иногда до тошноты..
- И всё же, мы уходим, собирайся, Мария, а вы, ребята, можете остаться, если хотите..
Кубинец сделал в сторону Жака неуловимый жест под столом и громко сказал: - Не обижайся, но мы еще посидим..
Уложив сына спать, Мариэтта вышла к Жаку на веранду, было уже темно.
- Ты очень устала? Впечатлений было слишком много?
- Нет. Всё как-то необычно и немного сказочно, будто не по-настоящему.., чужие обычаи и порядки, красивая, но странная музыка, люди…», - она слегка улыбалась, немного по-детски, - я узнала столько нового...
Жак близко подошел к ней и осторожно, мягко приподнял её голову за подбородок:
- А я… я тоже для тебя чужой и странный?.. Я люблю тебя..
Крепко обняв Мариэтту, целуя её горячие влажные губы, он всё же немного удивлялся, что девушка не проявляет гнева и отвращения, не отстраняется, не отталкивает его.
- Я ждала этого..., - прошептав это, она спрятала лицо у него на груди, - я тоже люблю тебя и я хочу остаться с тобой… Теперь мой дом здесь...
Комментарии (4)
Уже месяц жила Мариэтта на улице Сен-Жермен. В уходе за ребенком ей охотно помогала соседка «тетушка» Марта, добродушная толстая женщина лет 60 с внешностью чистокровной африканки. Мариэтта мыла посуду в трактире «У Монтесумы», где была единственной белой служанкой и вела хозяйство в доме Буарди.
Знаки внимания молодого человека были настолько неуловимы, так ненавязчивы, скромны и деликатны, что заставили Мари взглянуть на него иными глазами.
Непривычная внешность, тёмный цвет кожи раньше, скорее всего еще недавно оттолкнули бы девушку, помешали бы ей взглянуть на него, как на мужчину.
Присмотревшись, она нашла его своеобразно привлекательным, пусть и не по европейски, умным, добрым и надёжным, не лишённым юмора, правильная французская речь свидетельствовала о наличии образования.
К тому же, он очень тепло относился к ребенку и ни разу не пытался воспользоваться ее трудным положением, что было крайне важно. Иногда ей казалось, что знает его всю жизнь. Прежние церемонные «вы», «мадам», «месье» были давно забыты…
Но однажды вечером, укладывая сына Мариэтта через полуоткрытую дверь на веранду услышала приглушенный разговор тётушки Марты и Жака.
- Она милая девочка, Жак, очень славная. Я еще ни разу не видела, чтобы белая женщина оказалась в таком положении. Я понимаю твои чувства, сынок, не думай, старая Марта видит всё. Но легче приручить дикого зверя, чем белого человека, особенно женщину этой высокомерной расы. Они вас не считают за мужчин, ты для неё «негр» и только. В лучшем случае «добрый преданный друг». А ты гордый и не захочешь изображать бесполого верного пса белой дамы. Извини уж старухе её слова, мне просто жаль тебя..чем быстрее она съедет отсюда, тем будет лучше для всех…
Жак молчал, затем криво улыбаясь, поднял глаза на старуху:
- Для меня не будет лучше… А что, тетушка Марта, вдруг мне под силу совершить чудо? Кто мне твердил, что я не похож на других?
А Марта продолжала:
- К тому же это совсем небезопасно. Соседи её приметили, пришлось сказать ради общего блага, что она вовсе и не белая, а просто очень светлая квартеронка. А вдруг не поверили? Взгляни на её волосы, они золотые как песок побережья, а глаза, синие-синие, как море, то-то.. Но и это мелочи, вот если о том, что она живёт здесь, под одной с тобой крышей, узнают белые, душа холодеет, Жак..
Мариэтта напряженно вслушивалась из-за двери.
- Будь что будет, тетушка Марта! Пусть считается цветной, если так безопаснее для всех нас, но надо прежде поговорить с ней, вдруг она не согласится. Но, Боже, Марта я готов сделать невозможное, чтобы она навсегда осталась здесь! Осталась со мной!, - страдание в его голосе заставило вздрогнуть притихнувшую девушку, непрошено-нежданные жалость и нежность закрались в юное, но уже уставшее от горя и одиночества сердце.
- Тогда измени цвет кожи, соверши чудо, ухитрись стать белым, Жак, - мягкий голос тетушки Марты прозвучал вдруг на удивление холодно и резко, - я лишь по-матерински хотела остеречь, но вижу, что это бессмысленно. Вокруг тебя столько добрых и красивых девушек африканок и антильянос, но нет, тебе всегда хочется невозможного, своей безумной страстью ты накличешь на нас беду.
Неожиданно заплакал проснувшийся ребенок и голоса на веранде смолкли. Послышались шаги и хлопнула входная дверь. Выйдя из комнаты, девушка поняла, что она с сыном в доме одни. Жак ушел вместе с Мартой. Куда же?
Мариэтта вышла на веранду. Воздух был пропитан ароматом цветов из маленького садика. Время было позднее. Душная тропическая ночь бархатным покрывалом укутала город.
1790 год. Это было время губернаторства на Сен-Доминго Филиппа-Франсуа де Бланшланда, ярого защитника королевской власти во Франции и рабства в ее колониях, ненавистника всех «небелых».
Чёрный город отличался от Белого также, как рабочее предместье Парижа Сент-Антуан от аристократического района Сен-Жермен. На Сен-Доминго «аристократы» это люди белой расы, в основном французы, а народ представлен цветным населением.
Но не все цветные жители были бедны и безграмотны, что легко было заметить по некоторым жителям этой части города, по их независимому виду и властным манерам, хорошей дорогой одежде.
Здесь эти люди влиятельны, они держатся обособленно от работавшей на них бедноты, содержат гостиницы, таверны и кафе.
Но даже от них белая власть требовала того же униженно-подобострастного поведения, что и от цветной бедноты и даже рабов.
Их влияние и власть ограничивались рамками Чёрного города. Даже образование и деньги в условиях колониального режима не давали чернокожим сами по себе никакого подобия равноправия.
Если жизнью белых французов Сен-Доминго управляли законы далекой Родины, то жизнью чёрных управлял печально известный «чёрный кодекс», свод законов, созданный в принципе только для рабов, но широко применявшийся и к свободным темнокожим.
Образованные антильянос мрачно шутили: «Это документ, на 99 страницах которого объясняется, в чём отказано чёрным и в конце последней, 100-й одной строкой приписано, на что еще в этой жизни они имеют право..»
Жестокость к рабам была потрясающей. Французские плантаторы «развлекались» на манер испанских конкистадоров 16 века, устраивали в усадьбах помещение для пыток и экзекуций, травили рабов натасканными на человека собаками..
Абсолютная власть и развращает абсолютно. Даже рост цен на рабов не заставлял хозяев больше заботиться о сохранении их жизней, люди на плантациях обновлялись часто именно потому, что умирали, не выдерживая голода, непосильного труда без перерывов по 16-18 часов в сутки, побоев и пыток.
Им создавали ад на земле, насиловали их жён, сестёр и дочерей, даже малолетних девочек. Так что в бурные моменты восстаний, чёрные рабы не только сжигали усадьбы ненавистных господ, но и с особенным удовлетворением насиловали изящных плантаторских жён-аристократок и молоденьких дочерей и сестёр.
Карибские острова.. Красивая земля и чудовищные порядки, рай на земле, превращенный в ад руками человеческими…
Эта земля погребла в своих недрах своё древнее индейское население, людей племени таино, до последнего старика и ребенка.. Эти рощи и скалы видели жуткие злодеяния испанской солдатни, груды полуживых изуродованных тел с отрубленными руками, ногами, без носа, глаз и ушей, золотые пески побережья краснели от крови теряющих силы защитников острова..
Но этого было мало, вслед за индейцами настал черед африканцев заливать своей кровью эти прекрасные земли и нечеловеческими усилиями добывать благосостояние и процветание «старушке Европе»…
Красивая, щедрая земля, она умеет от души принимать гостей, но никогда не признает их хозяевами… (листки Ти Ноэля).
Характерно, что подавляющее большинство французских владельцев рабов и плантаций принадлежали к дворянству. Избалованные покорной услужливостью забитых рабов и безответной податливостью юных и красивых рабынь эти люди уже не хотели возвращаться на историческую родину.
Были на Сен-Доминго и другие белые, это меньшинство, не имевшее отношения к рабовладению и работорговле, это вывезенные из Франции повара, музыканты, а также крестьяне, мечтавшие о заокеанском дармовом эльдорадо, но и здесь попавшие в самые низшие слои, «ниже» их могли считаться только цветные жители и плантационные рабы…
Между белыми сохранялись те же сословные перегородки, что разделяли их во Франции, дворяне презирали и чурались «простолюдинов», но по отношению к цветным белые объединялись в «единый лагерь», по местным понятиям самый ничтожный из белых «неизмеримо достойнее и выше» самого лучшего чернокожего.
Утонченно-вежливые с женщинами у себя в Европе, здесь белые мужчины не стеснялись проявлений пренебрежения и грубости в отношении темнокожих женщин, цветным часто говорили «ты» и не говорили обычное «месье» и «мадам», ничем не рискуя, прямо в лицо обзывали «черномазыми», «обезьянами», «животными», пользуясь, что им не смеют ответить.
Здесь в колониях, расовые различия были возведены в степень классовых, малейший оттенок в цвете кожи, нюанс в примесях крови, легкое отличие в происхождении играло в жизни местных жителей роль главную и решающую, приближая либо к правящим, либо к угнетенным.
Цветное большинство, без малого 90% населения острова между собой также делилось на рабов и малочисленную прослойку свободных.
В отличие от владений Англии и США, в колониях Франции мулаты и люди еще более смешанной крови были юридически отделены от чернокожих, в массе своей они были свободны, но прав равных с белыми мулаты всё же не имели.
В колониях европейцы разработали даже специальную терминологию для обозначения всех возможных вариантов происхождения: «гарифы» - дети коренных индейцев и чернокожих, «квартероны» - дети белого и мулатки, «терцероны» - дети белого и квартеронки и т.п. Все эти «квартероны» и прочие, внешне белые, считались условно « цветными» за сам факт наличия в их жилах смешанной крови и также подвергались унижениям дискриминации.
Делились эти люди еще в одном отношении: франкоязычные выросшие в смешанной афро-французской креольской традиции уроженцы острова - «антильянос» и люди, привезенные с западного побережья Африки.
Комментарии (3)
«Лучше лишиться колоний, чем принципа»
(М.Робеспьер по поводу несовместимости принципов демократии
с колониализмом и рабством)
Антилы, Сен-Доминго. Август 1790 года…
В этих районах Мариэтта оказалась впервые. Шла как в тумане, не разбирая дороги. Несмотря на 37 улиц, шедших с запада на восток и 19 других, которые их пересекали, Кап-Франсэ был небольшим городом, и немало тёмных глаз наблюдало за светловолосой и очень бледной, небогато одетой девушкой с ребенком на руках.
Не обращая внимания на чужие взгляды, Мариэтта смешалась с этой шумной и разноцветной толпой. Больше всего в толпе было чёрных, бронзовых и оливково-смуглых лиц, но далеко не все они были в лохмотьях.
Освобожденные рабы, чернокожие или мулаты отличались от белых жителей Сен-Доминго лишь цветом кожи и склонностью к более яркой одежде. Некоторые даже демонстрировали обеспеченность в выборе тканей и драгоценностей.
Дело в том, что некоторые французские плантаторы в отличии от своих «коллег» американцев и англичан нередко признавали своими детей мулатов, рожденных от рабынь, эти люди вырастали свободными, нередко папаши посылали их учиться в Париж, а иногда даже оставляли им в наследство саму плантацию и рабов.
На фоне изящно одетых свободных мулатов, лохмотья на худых телах изможденных африканских невольников выглядели особенно потрясающе и дико.
Наличие узкой категории не просто свободных, но и образованных чернокожих резко отличало быт карибских колоний Франции от соседних владений Англии или США, но в целом французы делили с англосаксами и испанцами, голландцами и португальцами печальную славу жестоких колонизаторов. И в этом отношении режим на Сен-Доминго отличался в худшую сторону…
Без цели и надежды Мариэтта блуждала по узким мощеным улочкам, по обеим сторонам которых стояли одно- двухэтажные дома, сверкавшие под лучами тропического солнца ослепительной белизной.
Всюду росли высокие пальмы, резные листья которых лениво колыхались на горячем, не приносящем прохлады ветерке. Вьющиеся растения карабкались вверх по белым стенам домов, цепляясь за балконы…
Только сейчас она почувствовала сильную усталость и присела на серую некрашеную скамейку. Ребенок на ее руках проснулся и закряхтел. Девушка нервным движением прижала его к себе.
- Ну что, сынок. Идти нам с тобой некуда.
Твоей бедной маме придется стать уличной девкой, какой ее и так уже считают. Господи, что угодно, только не это.. Сейчас бы любую работу, даже самую грязную», - в своем отчаянии она не заметила, что эти слова вырвались вслух.
Девушка невольно вздрогнула, услышав за спиной низкий бархатистый голос:
- Мадам, не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Обернувшись, она увидела стройного скромно одетого молодого человека лет 28-30. У него были блестящие и курчавые волосы, очень чёрная кожа с тёплым шоколадным отливом, словно подцвеченная изнутри, высокие скулы, прямой нос с широкими на взгляд европейца ноздрями и полные, красиво очерченные губы. Миндалевидные глаза индейского разреза с яркими белками мягко и сочувственно смотрели на нее.
- Простите, но я случайно услышал ваши слова. Уверен, что в этой части города вы без особого труда найдете работу, малооплачиваемую, но по крайней мере приличную для молодой женщины, - под его взглядом она покраснела, значит он и вправду слышал всё.
- Есть и жильё, мадам, буквально через два дома. Извините, мадам, я забыл представиться, меня зовут Жак Оливье Буарди. Не бойтесь же, меня здесь хорошо знают..
Мариэтта молча изучала его лицо и не нашла в нём и следа искусно скрытых низких побуждений.
- Мария Дюплесси. Мой сын Антуан.., - она указала на ребенка, мирно дремавшего на ее руках.
Что побудило ее к доверию более всего, отчаяние и безысходность или открытое честное лицо спутника? Она и сама бы не ответила на этот вопрос.
Дом Жака Буарди на углу улицы Сен-Жермен был скромным в один этаж и всего три комнаты. Мариэтте была предоставлена одна из них.
- Чувствуйте себя как дома, мадам. Другие комнаты также для вас не закрыты. Где кухня вы уже знаете, всё что там есть в вашем распоряжении. Моё присутствие не сильно вас стеснит, сейчас у меня много работы и возвращаюсь я чаще ко времени ужина.
Мариэтта почувствовала неловкость:
- Месье Буарди я же не могу жить у вас просто так, мне нужно искать работу. А сына совсем не с кем оставить..
В слабом свете лампы на тёмном лице Буарди особенно резко выделялись белки глаз. Он задумался, но ненадолго.
- Пусть это вас не беспокоит. Работу здесь найти нетрудно, но это наверное будет непривычное для белой женщины занятие, стирать, готовить и мыть посуду, прибираться, следить за чужими детьми. Но если вы хотите чем-нибудь заняться, прибирайтесь здесь иногда..
- Нет, право же, мне неловко пользоваться вашей добротой, тогда я могла бы еще и готовить..
Буарди кивнул, мягко улыбаясь:
- Это было бы хорошо. Доброй ночи, мадам.
Розовые губы девушки болезненно дёрнулись, когда она поправила его:
- Мадемуазель.., - и отвела взгляд.
Добрый взгляд тёмных миндалевидных глаз стал серьёзен:
- Это не принципиально, ничего не меняет и ничего не значит в этой части города. Доброй ночи…
Оставшись одна в своей новой комнате и уложив сына, Мариэтта задумалась о том, что произошло с ней за последние два года.
Она была дочерью торговца из Бордо, мать умерла в 1788 году, когда девушке было 16 лет. Дела отца шли не слишком хорошо и подобно многим, отправился искать счастья за океан на Сен-Доминго, увозя с собой юных дочерей 17-летнюю Марию и 20-летнюю Каролину.
Отца преследовали неудачи и на новом месте, он не сумел разбогатеть и вскоре умер. Старшая сестра вышла замуж за мелкого колониального чиновника и попала в более обеспеченные круги, отец мог бы ею гордиться.
А Мариэтта, доверчивая, юная и миловидная не смогла долго скрывать то, что стало последствием короткого и неудачного романа с молодым красавцем-дворянином, сыном плантатора. Узнав о беременности девушки, сиятельный кавалер равнодушно отвернулся от нее. «Как, неужели эта наивная простолюдинка еще рассчитывала на брак?!»
Девушка не ожидала того, что произошло дальше, от неё, «безнравственной и падшей» отвернулись все, родная сестра с мужем, подруги, соседи.. Собрав последние деньги, девушка переехала с сыном из Леогана в Кап-Франсэ.
Но в стране, избалованной рабством нигде не требовалась свободная белая прислуга, которой еще надо платить и при этом сносно обращаться. С трудом нашла Мариэтта место няньки в особняке молодой графини де Марни, жены крупного плантатора. Кап-Франсэ не был огромным городом, и когда через год она увидела на улице знакомое лицо из Леогана, то сердцем поняла, это беда.
Слава «падшей» настигла девушку и здесь! Графиня была разгневана. Как! Её невинная маленькая дочь доверена беспутной девке!»
И Мариэтта была немедленно уволена. Двери так называемых «приличных домов» теперь стали для нее закрыты, нарядные дамы презрительно фыркали, мужчины делали откровенные предложения, считая, что ей «уже нечего терять». За комнату стало нечем платить…
Все были убеждены, что кроме жалкой участи проститутки её ничего более не ждёт.
Отчаянно борясь с растущим нежеланием жить, и оказалась Мариэтта с сыном на руках на незнакомых ей ранее улицах Чёрного города, где жили цветные жители Кап-Франсэ.
(М.Робеспьер по поводу несовместимости принципов демократии
с колониализмом и рабством)
Антилы, Сен-Доминго. Август 1790 года…
В этих районах Мариэтта оказалась впервые. Шла как в тумане, не разбирая дороги. Несмотря на 37 улиц, шедших с запада на восток и 19 других, которые их пересекали, Кап-Франсэ был небольшим городом, и немало тёмных глаз наблюдало за светловолосой и очень бледной, небогато одетой девушкой с ребенком на руках.
Не обращая внимания на чужие взгляды, Мариэтта смешалась с этой шумной и разноцветной толпой. Больше всего в толпе было чёрных, бронзовых и оливково-смуглых лиц, но далеко не все они были в лохмотьях.
Освобожденные рабы, чернокожие или мулаты отличались от белых жителей Сен-Доминго лишь цветом кожи и склонностью к более яркой одежде. Некоторые даже демонстрировали обеспеченность в выборе тканей и драгоценностей.
Дело в том, что некоторые французские плантаторы в отличии от своих «коллег» американцев и англичан нередко признавали своими детей мулатов, рожденных от рабынь, эти люди вырастали свободными, нередко папаши посылали их учиться в Париж, а иногда даже оставляли им в наследство саму плантацию и рабов.
На фоне изящно одетых свободных мулатов, лохмотья на худых телах изможденных африканских невольников выглядели особенно потрясающе и дико.
Наличие узкой категории не просто свободных, но и образованных чернокожих резко отличало быт карибских колоний Франции от соседних владений Англии или США, но в целом французы делили с англосаксами и испанцами, голландцами и португальцами печальную славу жестоких колонизаторов. И в этом отношении режим на Сен-Доминго отличался в худшую сторону…
Без цели и надежды Мариэтта блуждала по узким мощеным улочкам, по обеим сторонам которых стояли одно- двухэтажные дома, сверкавшие под лучами тропического солнца ослепительной белизной.
Всюду росли высокие пальмы, резные листья которых лениво колыхались на горячем, не приносящем прохлады ветерке. Вьющиеся растения карабкались вверх по белым стенам домов, цепляясь за балконы…
Только сейчас она почувствовала сильную усталость и присела на серую некрашеную скамейку. Ребенок на ее руках проснулся и закряхтел. Девушка нервным движением прижала его к себе.
- Ну что, сынок. Идти нам с тобой некуда.
Твоей бедной маме придется стать уличной девкой, какой ее и так уже считают. Господи, что угодно, только не это.. Сейчас бы любую работу, даже самую грязную», - в своем отчаянии она не заметила, что эти слова вырвались вслух.
Девушка невольно вздрогнула, услышав за спиной низкий бархатистый голос:
- Мадам, не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Обернувшись, она увидела стройного скромно одетого молодого человека лет 28-30. У него были блестящие и курчавые волосы, очень чёрная кожа с тёплым шоколадным отливом, словно подцвеченная изнутри, высокие скулы, прямой нос с широкими на взгляд европейца ноздрями и полные, красиво очерченные губы. Миндалевидные глаза индейского разреза с яркими белками мягко и сочувственно смотрели на нее.
- Простите, но я случайно услышал ваши слова. Уверен, что в этой части города вы без особого труда найдете работу, малооплачиваемую, но по крайней мере приличную для молодой женщины, - под его взглядом она покраснела, значит он и вправду слышал всё.
- Есть и жильё, мадам, буквально через два дома. Извините, мадам, я забыл представиться, меня зовут Жак Оливье Буарди. Не бойтесь же, меня здесь хорошо знают..
Мариэтта молча изучала его лицо и не нашла в нём и следа искусно скрытых низких побуждений.
- Мария Дюплесси. Мой сын Антуан.., - она указала на ребенка, мирно дремавшего на ее руках.
Что побудило ее к доверию более всего, отчаяние и безысходность или открытое честное лицо спутника? Она и сама бы не ответила на этот вопрос.
Дом Жака Буарди на углу улицы Сен-Жермен был скромным в один этаж и всего три комнаты. Мариэтте была предоставлена одна из них.
- Чувствуйте себя как дома, мадам. Другие комнаты также для вас не закрыты. Где кухня вы уже знаете, всё что там есть в вашем распоряжении. Моё присутствие не сильно вас стеснит, сейчас у меня много работы и возвращаюсь я чаще ко времени ужина.
Мариэтта почувствовала неловкость:
- Месье Буарди я же не могу жить у вас просто так, мне нужно искать работу. А сына совсем не с кем оставить..
В слабом свете лампы на тёмном лице Буарди особенно резко выделялись белки глаз. Он задумался, но ненадолго.
- Пусть это вас не беспокоит. Работу здесь найти нетрудно, но это наверное будет непривычное для белой женщины занятие, стирать, готовить и мыть посуду, прибираться, следить за чужими детьми. Но если вы хотите чем-нибудь заняться, прибирайтесь здесь иногда..
- Нет, право же, мне неловко пользоваться вашей добротой, тогда я могла бы еще и готовить..
Буарди кивнул, мягко улыбаясь:
- Это было бы хорошо. Доброй ночи, мадам.
Розовые губы девушки болезненно дёрнулись, когда она поправила его:
- Мадемуазель.., - и отвела взгляд.
Добрый взгляд тёмных миндалевидных глаз стал серьёзен:
- Это не принципиально, ничего не меняет и ничего не значит в этой части города. Доброй ночи…
Оставшись одна в своей новой комнате и уложив сына, Мариэтта задумалась о том, что произошло с ней за последние два года.
Она была дочерью торговца из Бордо, мать умерла в 1788 году, когда девушке было 16 лет. Дела отца шли не слишком хорошо и подобно многим, отправился искать счастья за океан на Сен-Доминго, увозя с собой юных дочерей 17-летнюю Марию и 20-летнюю Каролину.
Отца преследовали неудачи и на новом месте, он не сумел разбогатеть и вскоре умер. Старшая сестра вышла замуж за мелкого колониального чиновника и попала в более обеспеченные круги, отец мог бы ею гордиться.
А Мариэтта, доверчивая, юная и миловидная не смогла долго скрывать то, что стало последствием короткого и неудачного романа с молодым красавцем-дворянином, сыном плантатора. Узнав о беременности девушки, сиятельный кавалер равнодушно отвернулся от нее. «Как, неужели эта наивная простолюдинка еще рассчитывала на брак?!»
Девушка не ожидала того, что произошло дальше, от неё, «безнравственной и падшей» отвернулись все, родная сестра с мужем, подруги, соседи.. Собрав последние деньги, девушка переехала с сыном из Леогана в Кап-Франсэ.
Но в стране, избалованной рабством нигде не требовалась свободная белая прислуга, которой еще надо платить и при этом сносно обращаться. С трудом нашла Мариэтта место няньки в особняке молодой графини де Марни, жены крупного плантатора. Кап-Франсэ не был огромным городом, и когда через год она увидела на улице знакомое лицо из Леогана, то сердцем поняла, это беда.
Слава «падшей» настигла девушку и здесь! Графиня была разгневана. Как! Её невинная маленькая дочь доверена беспутной девке!»
И Мариэтта была немедленно уволена. Двери так называемых «приличных домов» теперь стали для нее закрыты, нарядные дамы презрительно фыркали, мужчины делали откровенные предложения, считая, что ей «уже нечего терять». За комнату стало нечем платить…
Все были убеждены, что кроме жалкой участи проститутки её ничего более не ждёт.
Отчаянно борясь с растущим нежеланием жить, и оказалась Мариэтта с сыном на руках на незнакомых ей ранее улицах Чёрного города, где жили цветные жители Кап-Франсэ.
Комментарии (2)